"Людмила Петрушевская. Время ночь (сб. "Дом девушек")" - читать интересную книгу автора

у нас разрыв с их отцом, баба Сима нас доконала! Нашлась какая-то опять же
летом в экспедиции, по тому же сценарию, причем с ним были и сын и дочь, а
когда они вернулись, Аленка мне сказала:
- Мама, нас так любили, на прощальном костре, когда мы уезжали, одна тетя
Лера так плакала! Так плакала!
Через месяц каких-то междугородних переговоров, покрывшись весь на нервной
почве фурункулами по лицу, мой муж уехал теперь уже в город Краснодар, где
и проживает сейчас с Лерой-плакальщицей, каким-то сыном и со слепой
мамочкой, дети к нему ездили, снова в экспедицию, пока не выяснилось
затем, что папе не до них. У Леры однокомнатная квартира и нет перспектив,
туда моих детей не возьмут.

А в экспедиции папочка стал ездить ни много ни мало как в Руанду или
Бурунди. Международные связи крепчают, но в Африке СПИД, и есть повод
думать об этом без оптимизма.
А баба Сима нашего папу считала дармоедом, ловкачом и тэ дэ. Как она
скорбно ликовала, когда он приехал за вещами и увольняться! Как
демонстрировала! Как была мила и ласкова со мной: кобра, которая теперь
плачет на своей подушке и пищит, что все ее разворовывают... И жадно
хлебает с ложки, жадно-жадно: диабет.
Пошли алименты ноль-ноль копеек, сорок рублей, я подрабатывала, отвечала
на письма в отделе поэзии, приютил некто Буркин, добрый человек, бородка,
усики, трясущиеся руки и такие раздутые щеки, что кажется все время, что
болен флюсом. "Это у меня навеки!" - говорит Буркин в ответ на мои
жалостливые слова, что я тоже терпеть не могу зубных врачей и бормашины,
но если двусторонний флюс, то надо обратиться, а то все может быть. Рубль
письмо, бывает и шестьдесят писем в месяц. Два моих стихотворения в год
напечатано, оба на Восьмое марта, гонорар восемнадцать рублей вкупе.
И вот мудрые слова утешения, которые сказала мне моя девятилетняя Аленка,
когда в последний раз закрылась дверь за их отцом, а я стояла усмехаясь, с
горящими щеками и без слез, близкая к тому, чтобы выкинуться из окна и
там, там встретить его бесформенной тушей на тротуаре. Наказать.
- Мам, - сказала Аленка, - я тебя люблю?
- Да, - ответила я.
Моя красавица, которой я любовалась в пеленках, каждый пальчик которой я
перемыла, перецеловала. Я умилялась ее кудряшками (куда что девалось), ее
огромными, ясными, светленькими, как незабудки, глазками, которые излучали
добро, невинность, ласку - все для меня... О их детство! Мое блаженство,
моя любовь к этим двум птенчикам, когда они спали, их головушки на
подушках, тихое тепло в моей комнате... "Белое пламя волос - Светит на
белой подушке, - Дышит работает нос, - Спрятаны глазки и ушки". Все потом
было тьфу, все отобрано и брошено к первым попавшимся ногам этой Ленки.
Все дни с нею, все ее думы - о ней, какие-то Ленкины капризы сводят нашу
семью с ума. Андрей дрался с Аленкой из-за телефона, ему надо было
звонить, а она ждала звонка от этой мымры, куда они пойдут, на день чьего
рождения, да пригласят ли. Вообще мои дети дрались бешено. Аленка то и
дело визжала и прибегала ко мне на кухню, неся разинутую пасть, полную
слез, на вдохе: и ...Аааа! Тоже милая подробность нашей жизни. Ночами,
только ночами я испытывала счастье материнства. Укроешь, подоткнешь,
встанешь на колени... Им не нужна была моя любовь. Вернее, без меня бы они