"Людмила Петрушевская. Время ночь (сб. "Дом девушек")" - читать интересную книгу автора

какой грудью кормить малышку? Иссохшая!
Я хотела ее обнять и заплакать, но она отпрянула. Так у нас протекала
жизнь. Она билась из последних сил, чтобы угодить своему, как она его
называла, дорогому. Так она его называла. Я стала просто не выходить из
своей комнаты. Холодильник выключила, во-первых, энергия впустую,
во-вторых, я, оскорбляемая, одинокая, брошенная ею мать, как должна
реагировать на то, что притащишь домой две полные сумки после дня
очередей, а у них "жадный гость пришел и все съел"? (по ее меткому
выражению.) Гости не давали просохнуть народной тропе в нашу квартиру,
всех трогала их ситуация голодающей беременной пары, находящейся в медовом
периоде, и Она, торжествуя, несла на кухню Их картошку, Их сто грамм масла
и Их колбаску. Плыли аппетитные запахи вплоть до того, что даже уносили
мой единственный чайник, и я, голодая перед приездом из колонии моего
единственного любимого сына, экономя на всем, кипятила себе воду в
кастрюле, пустую чистую воду, и ела чай с хлебом на ужин, завтрак и обед,
тюремную еду. Раз он там так, я здесь тоже так.
- Мать рехнулась, - так она объясняла гостям мои проходы из кухни с
кастрюлькой кипятка.
Я ведь ни с кем с ними не здоровалась. Но, оказывается, моя ненависть к
всея Руси как-то хило, но все же сплотила их в крепкую семью. Они
потешались надо мной. Она исполняла соло, а он был фундамент, они, короче
говоря, спелись за мой счет, поскольку я действительно о том только и
мечтала, чтобы они оба катились вон и оставили бы детскую комнату Андрею,
но куда бы они выкатились? Куда бы? Я сказала им, что не пропишу их мужа,
так они быстрее получат в общежитии комнатку для семейных, в доме
воцарилась буря со слезами Алены. Ах, он женился из-за прописки, сказала
я. Пусть разженивается обратно. Алена думала-думала и приняла меры: с его
подачи она мне сообщила, что тогда будет против прописки Андрея в нашей
квартире после тюрьмы, имеет право. О! Удар. Все разошлись по углам,
успокоились, как всегда после великого скандала. Потом она вышла и вошла
ко мне, я дрожала, я сидела работала якобы.
- Ты что, желаешь мне смерти? - обливаясь слезами (все еще), спросила она.
- Чего тебе умирать, живи со своим пащенком будущим, но учти! Если ваша
семья состоится только при условии его прописки, тогда я, честно говоря,
не знаю, стоит ли такая семейка жертв со стороны Андрея, которому негде
будет приткнуться, и со стороны мамы в психбольнице?
Она легко-легко плакала в те времена, слезы лились просто струями из
открытых глаз, светлые мои глазки, что вы со мной наделали, что вы со мной
все наделали!
Хочу ее обнять, она, как ни странно, не отстраняется. Держу ладонь на ее
плече, хрупенькое такое, дрожит.
- Хорошо, - говорит она, - я знаю, что я тебе не нужна с моим ребенком,
что тебе нужен этот преступник всегда. Так? Ты хочешь, чтобы я умерла? Или
как-то рассосалась? Так вот, этого не будет. Смотри, что-нибудь случится с
дорогим, Андрюша загремит уже на много больше лет.
Так о своем брате, о страдальце, заслонившем грудью восемь друзей! О том,
над кем она плакала ночами (я слышала), кому она писала письма со всякими
смешными деталями и стеснялась мне их читать (но я читала и восхищалась,
видя в ней будущую писательницу, и как-то однажды это ей сказала и в
доказательство процитировала ее же фразу, шутку - и был дикий скандал о