"Евгений Пермяк. Горбатый медведь. Книга 2" - читать интересную книгу автора

женщина, видимо, мама молоденькой швеи.
Оказавшись на кухне, Маврикий очутился в такой блистательной чистоте,
что едва удержался, чтобы не раскрыть от удивления рот. Таких кухонь он не
видывал никогда и нигде. Здесь будто был парад мисок, кастрюль, сковород,
ножей, поварешек, каких-то неизвестных ему инструментов и всего, что
составляет, видимо, радость жизни обитателей этой квартиры.
Не очень старая женщина старалась быть приветливой, но по всему было
видно, что ей трудно достается это старание.
- Да, да, - вздыхала она, - такое несчастье. Сначала царя, потом и этих
очень приличных господ. Такое несчастье.
Маврику было непонятно, почему для нее-то вдруг оказывается несчастьем
свержение царя, а потом свержение правительства Керенского. Но вскоре
недоумение рассеялось.
- Я и Наточка шили только богатым и высокопоставленным, а не всякому
встречному. А теперь что? - спросила она. Спросила и объяснила - Сначала
свергли высокопоставленных, а вчера полетели и богатые. Как же жить? Кому
шить?
Она всячески занимала разговорами Маврика, и он теперь, на шестнадцатом
году, точно знал, что его отчим пришел сюда не за белошвейным заказом. И все
же в незлопамятной душе Маврика находилось оправдание и в этом
непростительном случае. Война. Одиночество. А она удивительно хороша собой.
Как мотылек. Невысокого роста. И такой голосок. Как флейта. А может быть,
лучше сказать - свирель. А может быть, просто пикулька, но пикулька, которая
может перепищать оркестр...
- А шили мы, - продолжает Наточкина мама, - и на великих княжон и на
княгинь. А однажды... Однажды шили мы самой государыне императрице, - теперь
уже явно привирала Наточкина мама, найдя молчаливого слушателя, не смеющего
показать, что ему вовсе не интересна эта белошвейная болтовня.
- Ну вот я и готов!
Появившегося в дверях Герасима Петровича было трудно узнать. Он был
одет совсем как омутихинский дядя Сидор. Только не в лаптях. Сейчас Маврикию
бросилась в глаза рыжеватая щетина несколько дней не брившегося отчима.
Он, значит, давно готовился к побегу.
Чемодана при нем не было. Его заменил из грубой ряднины, какую ткут в
примильвенских деревнях, большой мешок.
- Прощайте, Наталья Николаевна. Да хранит вас бог за помощь в такую
трудную минуту. Маврик, попрощайся с тетей Наташей.
- Всего хорошего, - поклонился Маврикий и заглянул в ее глаза. А в
глазах омут. Бездонный, еще незнаемый, но уже манящий... Нет, еще не
манящий, но поманивший его в эту минуту омут. И что очень приятно, она не
выше его ростом.
- Можно поцеловать вашего мальчика? - вдруг спросила Наточка.
- Конечно, конечно, - почему-то обрадовался Герасим Петрович.
Маврику тоже было приятно, хотя и не вполне понятно это желание.
Еще раз поблагодарив за выручку в трудную минуту, Герасим Петрович
вместе с пасынком отправился на вокзал.

ВТОРАЯ ГЛАВА

I