"Евгений Андреевич Пермяк. Бабушкины кружева (сборник) " - читать интересную книгу автора

и для них самих.
- Что же теперь станется? - шепотом спросила меня Саламата.
- Даже и не знаю, что тебе сказать, - ответил я тогда. - Что-нибудь да
будет...
...Поздно вечером, когда Ляпокуриха храпела на перине и масленичное
веселье свалило остальных, мы, то есть Саламата, Матвей, Анфиса и я, не
желая спать, заканчивали веселье на кухне, играя в подкидного дурачка и
щелкая подсолнухи. Матвей вдруг совершенно серьезно сказал Анфисе, указывая
на карты:
- Одного ли дурака тебе сегодня подкинула незадача?
Анфиса остановила игру. Она испуганно посмотрела Матвею в глаза, будто
боясь, что он шутит.
А Матвей не шутил, хотя и старался выглядеть шутником в эти минуты.
- Если оставишь меня в дураках, значит, я того и стою. А если нет,
загадываю я, значит, быть мне при тебе самым счастливым изо всех дураков на
свете.
Анфиса вынула из своих карт бубнового короля, показала нам и бережно
положила за ворот кофты.
На этом кончилась наша игра. На этом закончилось шутливо начатое
Матвеем предложение Анфисе стать его женой.
- Вот дура-то я, дура набитая, - сказала мне Саламата, уходя спать в
прируб. - Так бы и я могла взять своего Тимошу и спрятать на груди... А я
все ходов да выходов ищу. Подходы придумываю. Хватит. Матвей мне открыл
сегодня глаза...
Спать я в эту ночь отправился на полати, где старик Шумилин видел
девятый сон. Анфиса и Матвей просидели на кухне до петухов. И я слышал их
разговор. Слышал, не подслушивая. Они говорили громко, не таясь, кажется,
не только от меня, но и от всего белого света.
- Если бы знала я, - плакала на груди Матвея Анфиса, - если бы знала,
что на свете живешь ты, разве бы я подняла глаза на всякого другого... Не
ту ты нашел, Матвей, не ту! - рыдала она. - За меня тебе в глаза всякий
посмеется...
А Матвей:
- Пускай, если такой веселый найдется... Я ведь не на вчерашнем дне
жениться хочу, а на завтрашнем... Завтрашний-то день таким будет, что
вчерашнее-то ты и сама позабудешь.
Матвей, прочитавший, наверно, не так-то уж много книг, не мог
почерпнуть из них сказанное им. Благородный и как-то "нутряно" высокий
человек, он сумел этой ночью отсечь все то, что мешало Анфисе стать рядом с
ним.
Утром не узнали Анфису. Она вышла к недоеденным и подогретым блинам
осунувшаяся, строгая, как икона владимирского письма. Розовую кофту она
прикрыла темно-вишневым полушалком Саламаты.
- Никак, весело в дурачка поиграли? - спросила Ляпокуриха сына.
И тот ответил:
- Не так весело, сколько счастливо. - И тут же торжественно и спокойно
объявил матери: - Я обручился, маманя, с Анфисой Андреевной Конягиной.
Если бы на второй день масленицы разразилась гроза или бы занялся
огнем снег, заговорили бы человеческим голосом жареные чебаки, поданные на
большой сковороде к столу, - все это удивило бы меньше Шумилиных,