"Евгений Андреевич Пермяк. Бабушкины кружева (сборник) " - читать интересную книгу автора

Матвей, - про полукровку сказал не от большого ума, а от чистого сердца. Я
этим хотел сказать, что даже ваша лошадка изукрасить может любой двор.
Речистая и знающая цену словам Саламата по заслугам оценила сказанное
и вместо подруги ответила Матвею:
- Ты, Матвей Егорович, не одним, видно, лицом светел. Спасибо тебе...
На вот за это пригубленную. - Сказав так, она подала ему Анфисину чарку с
брагой.
И когда Матвей поднес ее ко рту, Анфиса остановила его:
- Гляди ты, каков конь, - из одного ведра со мной не моргует пить.
- За вашу красоту, Анфиса Андреевна, - подчеркнуто громко сказал
Матвей и выпил досуха.
- Покорно благодарю, - откликнулась Анфиса, вдруг покраснев и
смутившись.
Хотя все это и говорилось шуткой, Шумилина и Ляпокурова явно
забеспокоились. Матвей не сводил с Анфисы глаз, а та, потерявшись и будто
найдя себя, вдруг зацвела крупным стыдливым румянцем.
Такой я Анфису еще никогда не видел.
А потом, когда дело дошло до "Подгорной" и Шумилин растянул мехи своей
порядком охрипшей, но еще достаточно звонкой для небольшой горницы гармони,
начался танец.
Про "Подгорную" можно говорить разное. Конечно, эта народная сибирская
мелодия не так затейлива, как полька или украинские плясовые. Но, видимо,
человеческое ухо любит слышанное в детстве и привыкает к нему, как к голосу
родной матери.
"Подгорная" - широкая плясовая. Шумилин играл ее на "тридцать три
перелива", подзванивая колокольчиками, какие случались на старинных
тальянках.
Умный и знающий гостевой распорядок Матвей пригласил поплясать с ним
Саламату. И та, отдав дань хозяйки танцу, величаво прошлась два или три
круга, "вытоптав" и "впечатав" своими праздничными башмаками положенное,
подвела Матвея к Анфисе:
- Вот она-то уж сумеет тебя без подметок оставить.
Матвей будто этого и ждал. Он с легким притопом, ритмично кланяясь,
зазывал Анфису в пляску. И та, как это делали многие по деревенской
традиции танца, отворачивалась, якобы робея вступить в танец, наконец
"поддалась искушениям" и, как полагалось в ритуале пляски, степенно
проплыла утушкой, а потом, будто входя во вкус, принялась выдавать новые и
новые притопы, вовлекая в пляс своего партнера. Матвей отвечал ей лихими
коленами, заставляя не сводить с себя глаз не только Анфису, но и
остальных, приумолкших в горнице.
И все это, долженствующее происходить по излюбленному танцевальному
сюжету, происходило всерьез и на самом деле.
Тут я опять позволю себе сказать несколько слов, без которых, может
быть, и можно обойтись, но я не хочу их опускать. Танец, даже заученный и
очень известный, иногда исполняется будто впервые. И все движения
танцующего вдруг окрашиваются той особой выразительностью, которая не хуже
слов рассказывает о мыслях и чувствах человека.
Для меня и для Саламаты, пристально следивших за танцующими, не было
никакого сомнения, что Матвей и Анфиса сейчас, танцуя, признавались друг
другу в чувствах, пришедших и вспыхнувших неожиданно не только для всех, но