"Евгений Андреевич Пермяк. Бабушкины кружева (сборник) " - читать интересную книгу автора

скажет: - Не разродиться мне, окаянной, если я своего первого дитенка твоим
имечком не назову.
- А если девочка родится? - как-то спросил я.
- Ну и что? Антонидой назову...
Тогда я впервые узнал, что мое имя Антон с небольшим прибавлением
становится женским именем.
Саламату я бы не сумел забыть никогда, если бы даже моя дружба с нею
оборвалась только на этом. Но это лишь начало моего рассказа. И если вы не
устали слушать, я буду рассказывать дальше.
Когда любовь Саламаты и Тимоши стала очевидна Шумилиным и они увидели,
что все это не обычные девичьи пляски-тряски, песенки да побаски для
времяпрепровождения в свободные вечера, а нечто большее, им стали
рисоваться неутешительные картины. Тем более что Анфиса была живым
примером. Пусть Саламату нельзя было даже отдаленно сравнивать с
единственной и балованной дочерью Конягина, но все же от девушки с таким
характером можно было ожидать и непоправимого.
Поэтому на семейном совете Шумилиных решено было показать Саламате, не
намекая ни на какое сватовство, тихого, как Тимофея, такого же статного и
куда более красивого Матвея Ляпокурова. Последнего оставшегося в живых сына
старой вдовы Ляпокурихи. История известная. Прицел понятный. Саламата
должна была войти молодой хозяйкой в ляпокуровский дом, где нет ни снох, ни
другой родни. Пусть Ляпокуриха крута. Но и Саламата не поката. Найдет коса
на камень, и узнают цену друг другу. Слюбятся - смирятся. А как внук
появится, цепью скует мать да бабушку. А главное - Матвей не пьяница, не
гуляка, не лодырь, не забияка. Разве можно придумать лучшего жениха
Саламате, если он ей приглянется?
А относительно Матвея даже в голову никому не приходило, что он при
первой же встрече с Саламатой не лишится разума. И к этому было оснований
предостаточно. Саламата цвела так, что ее даже нельзя было вывозить на
базар - от воза не отходят. И не только парни да мужики, но и бабы,
старухи, девки. Настоящая красота всех останавливает.
Как-то за столом мать Саламаты сказала:
- Тоскливо живем, отец. Хоть бы о масленице привез Ляпокуриху. В одной
деревне девками росли, а замуж повыскакивали чуть не за двадцать верст одна
от другой.
Шумилин поддержал жену:
- И я люблю Ляпокуриху. Не завлеки тогда ты меня пляской, быть бы ей
Саламатиной матерью.
Семейный спектакль разыгрывался самым гладким образом.
- Она и без тебя родить не оплошала. Чистого Муромца принесла. Коня за
передок подымает. Румянцу-то бы для семи деревень хватило, да еще бы для
пяти зимних зорь осталось.
Саламата слушала и молчала. Я знал, куда клонится речь, но не считал
возможным вмешиваться. Да и как можно было о чем-то говорить, не зная
Матвея Ляпокурова! В жизни случалось, что невесты и в день свадьбы меняли
свои решения.
Разговор возобновился в первый день масленицы. Шумилины решили
навестить Ляпокуровых, прихватив с собой Саламату.
- И-их, как на гусевой-то прокатишься! - сказал Шумилин. - Самой вожжи
дам. Хоть насмерть коней загони - слова не скажу. На то и масленица.