"Евгений Андреевич Пермяк. Бабушкины кружева (сборник) " - читать интересную книгу автора

шерстобит, невеста. Будешь с ней шерсть бить, воду пить, горе мыкать..."
Эти слова отлично помнил и пересказывал мне Шоша. Он вспоминал, как
дед, не утруждая его работой, - давал вволю поиграть в нехитрые игры
деревенских детей.
- Маленькая Настя была тогда матерью, - рассказывал мне Шоша, - а я,
уж большой, годов двенадцати, был ее сыном. Она то и дело уезжала на базар
и запирала меня одного под столом. "Сиди, Шоша, жди меня. Кошку молочком
напои, двери не открывай. Огня не задувай. Приеду с базара - гостинцев
привезу. Леденцов, пряников..." И я ждал ее под столом. Потом она
приезжала. Начинала расспрашивать, не приходил ли кто, не задувал ли я
огня, напоил ли кошку молоком. А я говорил ей: "Все сделал, мамонька, как
ты наказывала". Тогда она принималась меня угощать. Целовать, миловать,
спать укладывать: "Баю-баюшки-баю, Шоше песенку спою. Спи, глазок, спи,
другой. Спи, мой голубь дорогой". И я клал голову на Настины колени. Тогда
я страсть как любил эту игру в "мать и сына". Потому что у меня почти что
не было матери. Я не помню ее...
Зная все это, я спрашиваю себя: "А может быть, Настя хочет разбудить в
Шоше ту большую любовь, от которой обезумеет не только она, Настя, но и
остолбенеет Мокшариха? Ведь недаром же Настя восторгалась, как Степан, муж
старшей сестры, ревновал ее до безумия. До разгрома посуды, до битья
стекол. А она, без края любя его, подзадоривала: "Лучше удавлюся, да мужику
не покорюся. Люби, какая я есть, песельница да плясунья!" И пойдет, пойдет
плясать-наговаривать:

Эх, мил, мой мил,
Ревновал, любил.
Все горшки прибил,
А меня - забыл...
Не бил, не честил,
На божничку посадил,
Низко кланялся,
Горько каялся.
На божничке я сижу
И на милого гляжу:
- Молись на жену
Свою сужену...
А не то я соскочу,
Наповал защекочу,
Замилую, зацелую
Ненаглядного...

"Может быть, младшая сестра, - думал я, - походит чем-то на старшую и
хочет вызвать ревность Шоши?"
Нелепо на самом деле было предполагать, будто Трофим Косая Верста,
кривобокий, тонкий и длинный, урожденный, как говорит молва, из пятна в
пятно в старого урядника, мог нравиться Насте. Неужели она могла быть
безразлична к приезду Двоедановых? О чем думала она? На что надеялась эта
далеко не легкомысленная девушка?
Мне даже временами казалось: ничуть не противодействуя сватовству, она
будто ждала его. В первый день рождества Настя по нескольку раз меняла свои