"Евгений Андреевич Пермяк. Бабушкины кружева (сборник) " - читать интересную книгу автора

когда подохла стельная корова:
- Так какого же лешего твой Микола смотрит? Мало ты ему масла в
лампадке сожгла? На кой ляд его в большой горнице держать? Перевесь на
куфню.
Вернулся я еще засветло. В печке досиживали последние пироги.
- Не едим, не пьем, сумерничаем, - сообщила Настя, проводя меня в
горницу. - Звезду ждем. Садись с нами. Сбочку. Я - в середочку, промежду
вас. Так-то теплее. Шошка-то уж напробовался и баранины и телятины.
Шерстобиты - они без поста живут. Садись, - еще раз пригласила Настя, - да
обоими, пока не поздно. Утресь, может, Двоедановы приедут. Шошка-то уж
всласть наревелся. Всю кофту мне горючими слезами просолонил.
Я подсел на сундук вместе с Настей и Шошей у горячо натопленной печи.
Подсел и спросил:
- Зачем ты так, Настя? Если не любишь его, так хоть не тирань...
- А кого мне тиранить, если не его, - ответила Настя. - Увезут вот к
Двоедановым, тогда уж поздно будет. Сама в тиранство попаду... У меня,
может, и остается только два дня жизни.
Шоша громко вздохнул. На это Настя громко расхохоталась.
- Да не вздыхай ты, не вздыхай... Неужто я брошу тебя? С собой возьму.
В мешок покладу вместе со струной. Как затоскую, выну тебя из мешка да велю
тебе потуже струну натянуть, да попеть, поиграть, пожалеть меня, бедную.
Так и проживем, промаемся - я за Косой Саженью замужем, а ты в мешке.
- Глупости это все, Настя... Смешки, - тихо сказал Шоша.
- А что поделаешь, коли умностей нет? Я ведь девка. Мне думать не
дадено. Ты думай...
- А я как думать могу?.. Не свезешь же тебя в нашу Калужскую...
А Настя ему:
- Да зачем же так далеко? Овин-то ближе. Сгреб бы в охапку, когда мать
спит, да и была такова... А там бы видно было...
- Нехорошо так, Настя, - оговорил ее Шоша. - Зачем такие слова?
- А какие тебе надо слова? Не ворковать же, как ты, когда волки пасть
разевают... Ам! И нет меня! - крикнула Настя так, что Шоша вздрогнул и этим
вызвал новый раскатистый смех Насти.
Тут я вмешался опять:
- В самом деле нескладно, Настенька, как-то это все. Очень нескладно.
А она на это:
- Да уж какой там склад! Горе чистое! Девка у него на шее висит,
нянчится с ним, как с малым дитем, а он как солома на ветру... Не выкрадать
же мне его сонным да не умыкать за тридевять земель. Еще проснуться может
да, чего доброго, рев подымет... Недаром у него имя-то даже девичье - Шоша!
Так меня маленькую мать звала. То ли дело... Семен! Кузьма! Сидор! Даже
моей Косой Версте настоящее мужичье имя дадено - Трофим!
Я слушал и не понимал, чего ради так разговаривает с Шошей Настя,
откуда в ее речи, всегда такой мягкой, приветливой, даже напевной,
появилась развязность видавшей виды солдатки... И почему она так
разговаривала только с Шошей? Что это? Желание посмеяться над тихим парнем,
самородным песельником, любящим ее возвышенно, нежно и, может быть, давно,
с той памятной зимы, когда он, рано осиротевший, появился впервые у
Мокшаровых совсем мальчиком? Может быть, он поверил тогда Степаниде,
которая подвела к нему худенькую девочку Настю и сказала: "Вот тебе,