"Евгений Андреевич Пермяк. Бабушкины кружева (сборник) " - читать интересную книгу автора

опереться.
Увы, такой сильной рукой не была, да и не могла быть рука
возлюбленного Саламаты - Тимофея. Зато по весне, когда сошел снег, когда
истосковавшаяся по солнцу степь заклубилась легкой испариной, Саламата
показала свою женскую твердость, которой мог позавидовать даже Матвей
Ляпокуров.
Дождавшись первого тепла, за ранним утренним самоваром, когда вся
семья была в сборе, Саламата начала так:
- Я девка... Я свое место знаю... Я только хочу спросить отца и
братьев, что в этом доме мое.
И старший брат, опережая отца, ответил:
- Шмутки.
Отец промолчал, ожидая, видимо, о чем пойдет речь дальше. А дальше
Саламата спросила:
- Значит, ни коня, ни коровы мне здесь не положено взять?
- А далеко ли ты собралась, дочь? - спросил отец.
- Замуж решила выходить.
- Куда? За кого?
И Саламата ответила:
- В широкую степь, за хорошего человека.
- А крепость ременных вожжей тебе не доводилось испытать, милая дочь?
- спросил отец не без дрожи в голосе.
И дочь ответила:
- Значит, ты меня не только голой хочешь проводить из дому, а еще
битой... Так бей, - она подала подвернувшийся под руку валек, при помощи
которого в те годы вместо глажения катали белье. - Им-то способнее будет
тебе изувечить меня...
Отец оторопел. Шумилина запричитала, заголосила на всю горницу. Ее
слезы мало тронули Саламату. Видимо, она, передумав и решив для себя все,
готова была ко всяким неожиданностям.
- Другая бы мать радовалась, а не обмывала бы солеными слезами, как
покойницу, свою дочь, которая хочет жить своей норой.
- То-то, что норой, - взъелась мать, - а не домом! Как звери. Сходом.
Как... - "Как Анфиса", видимо, хотела она сказать, да не сказалось.
Анфиса до того пришлась теперь по нраву Ляпокуровой, что та даже
запрещала ей подыматься вместе с собой. Сама управлялась утром со скотом и
на кухне. Видимо, чистая, открытая Анфисина душа стоила больше ее ошибок.
Поговорив так утром, Саламата позвала меня сходить вместе с нею к
Андрею Степановичу Конягину. Ей хотелось поговорить с ним при третьем
человеке. И разговор с ним она повела так:
- Андрей Степанович, хотела бы я узнать, заслужил ли мой суженый
Тимофей у тебя пускай хоть не полукровного, а самого захудалого конька.
- Значит, и он тоже... это самое?.. - неопределенно спросил Конягин.
- И это, и самое, - подтвердила Саламата.
- А отец как? Что братья? - задал второй, более определенный вопрос
Конягин.
- Шмутки девичьи отдали... Да вот лопату еще...
- А где вы жить будете? - И, не дожидаясь ответа, предложил: - Живите
у меня. Все горницы опустели.
- Да нет, - сказала Саламата, - хватит с меня, что батрака полюбила, а