"Леонид Переверзев. Дюк Эллингтон: Hot & Sweet" - читать интересную книгу автора

упреки, порицания, унизительные насмешки, прямые оскорбления и нападки
окружающих, стремившихся во что бы то ни стало исправить меня, излечить и
очистить от овладевшей мною порочной, постыдной и пагубной страсти, рождали
естественное желание защитить, отстоять и оправдать право души не
расставаться со своей любовью.
Забегая вперед скажу, что после полной неудачи как-либо "объяснить" и
"обосновать" художественный смысл и значение джазового искусства с позиций
"ученого" музыковедения и эстетики, мне оставался лишь один выход.
В сороковых годах белый джазмен-гитарист Эдди Кондон озаглавил свою (в
соавторстве с кем-то) книгу так: You Call It Jazz But We Call It Music ("Вы
называете это джазом, но мы называем это музыкой"). Дюк Эллингтон временами
тоже декларативно отмежевывался от джаза, как термина малопочтенного и
уничижительного (хотя затем, словно забыв им сказанное, вновь и вновь
говорил о джазе, как о совершенно оригинальном и ни с чем несравнимом
провозвестии грядущего вселенского торжества).
Моим же символом веры стала инверсия кондоновского заголовка: You Call It
Music But I Call It Jazz. Любую слышимую мною музыку я начал невольно
оценивать прежде всего по наличию в ней каких-либо черт, оттенков, признаков
или свойств, хотя бы в исчезающе малой степени роднящих и сближающей ее с
джазом. Головой я знал (думал, что знал), что джаз - дитя двадцатого века,
рожденное из слияния таких-то и таких-то традиций, сложившееся в такие-то и
такие-то жанры, формы и стили, однако сердцем ощущал в нем куда более
глубокие корни, родниковые истоки, первозданные Начала Музыки, так или иначе
проявляющие свое присутствие в бессчетном множестве частных музык.
Можно ли как-то рационализировать подобное ощущение? Выразить его какой-то
степени в слове?
Пока не знаю. Но повторю: заслышав любую музыку я в первую очередь
сравниваю еес джазом, оцениваю по джазовым критериям, спрашиваю себя: что
здесь есть от джаза? Выдерживает ли она те требования, которым должен
отвечать настоящий джаз?
Примечательно, что несколько лет назад один молодой человек, не музыковед
и отнюдь не джаз-фэн (сейчас он уже известный филолог-германист),
опубликовал парадоксальное и очень дискуссионное рассуждение о джазе, как о
воплощении духа дэндизма - аристократически-щегольского,
виртуозно-спортивного отношения не только к искусству, но и к жизни вообще.
С этой точки зрения джаз не ограничен ни историческими, ни жанрово-видовыми
рамками: джазовое качество можно обнаружить в различных художественных
феноменах и стилях поведения, встречавшихся в различные эпохи и у самых
разных фигур: от Оскара Уайльда до Уильяма Шекспира.
Я убежден, что мы с полным основанием должны отнести сюда и Дюка
Эллингтона, несомненно симпатизировавшего великому Барду и даже именовавшего
себя "драматургом-любителем". Замечу, что автор данной работы не упоминал,
и, скорее всего, не подозревал о том, что у Дюка есть две "шекспировских"
сюиты: "Тимон Афинский" и "Столь нежный гром".

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Я, кстати, намеревался немного поговорить об Эллингтоне, как мастере не
только музыкального, но и вербального джаза. Горячо рекомендую всем читать
его Music is My Mistress. Это абсолютно хаотичная и алогичная (по всем