"Леонид Переверзев. Дюк Эллингтон: Hot & Sweet" - читать интересную книгу автора

проблеск чего-то совсем иного; только предчувствие того, к чему стремится
душа и что когда-то обязательно должно наступить; только полушутливое
обещание, в которое, однако, хочется верить.
Своей музыкой Дюк позволяет нам хоть на миг ощутить себя частичкой того
бесконечно многообразного единства, где печаль и ностальгия нечувствительно
вытесняется образом грядущего, ожидаемого с радостью и надеждой.
Занятия Эллингтоном для меня - не столько история джаза, не столько
восстановление картин его прошлого, сколько окно в будущее. Дюк (кажется, я
в начале уже о том говорил) сконцентрировал в себе и своем оркестре хоть и
не весь джаз, но существенно больше многоразличных джазовых свойств,
особенностей и характеристик, чем кто-либо иной из всех известных мне
джазмэнов. Он может служить пусть не представителем, но, так сказать,
концептуально-художественной моделью или ключом к постижению любой эпохи
джаза, любой грани его музыкально-эстетической проблематики - как прошлой,
так и будущей.
Еще раз подчеркну: Эллингтон - не только model of -
описательно-регистрирующая модель чего-то, уже бывшего, уже свершившегося в
джазе, уже ставшего, но и model for - проектно-прогностическая модель того,
чему еще предстоит произойти с джазом и возникнуть в нем.
Лет двадцать с лишним назад мы с тобой, Леша, сидя однажды в твоем
запорожце у Хованских ворот (тогда) ВДНХ, рассуждали на любимую нашу тему -
какой метафорой лучше выразить наше понимание джаза в его транс-музыкальном,
так сказать, измерении. Мы остановились на двух, вот первое:
Джаз есть универсальный человеческий интерфейс, обеспечивающий взаимное
сопряжение наибольшего числа дотоле несоприкасавшихся и непроницаемо
изолированных друг от друга личностей, музыкальных языков и культур.
Вот второе:
Джаз есть Early Warning System, система раннего предупреждения о том
леденящем душу ужасном и прекрасном, что наступает и свершается
непредвиденно, внезапно и катастрофично. (У меня была попытка намекнуть на
это в статье, написанной в середине семидесятых - "Моцарт и Фокстрот: Тема
джаза в романе Германа Гессе "Степной Волк").
Позже я прибавил сюда и то, что в наши дни джаз есть наиболее прямой и
простой путь приятия благодати (ведь благодать изливается на нас гораздо
чаще и в большем количестве, чем мы думаем, - мы только не замечаем ее, и
тем отвергаем). Все три метафоры оказываются вполне работающими
применительно к Эллингтону и его оркестру.
Один современный американский поэт сказал: "В век безбожия задача поэзии -
обеспечить нас тем, что раньше давала вера". Мне кажется, Эллингтоном
подобная задача решалась вполне успешно и даже, как говаривали в советские
времена, с перевыполнением: своей музыкой он не заменял, но восстанавливал и
утверждал самое веру в наиболее глубоком и первоначальном ее значении.
Я думаю, что это понимают или, по крайней мере, неосознанно чувствуют и
те, кто к джазу равнодушен, для кого он чужд, а то и прямо антипатичен. У
меня есть подозрение, что именно здесь кроются истоки острой неприязни и
прямо-таки фанатической ненависти, испытываемой большевицкими идеологами к
настоящему джазу. Эти бесы от него просто корчились, обнажая в очевидной
истерике свою бессильную злобу и весь яд, разъедающий изнутри их почерневшие
души.
Но хватит о них. Упомяну еще об одном стороннем, и, признаюсь, весьма