"Виктор Пелевин. Николай Антонов. Об одной авантюре Виктора Пелевина. (" - читать интересную книгу автора

литературе еще не было. Представьте, что Достоевский начинает издеваться
над своими Алешей и Зосимой. И не просто издеваться, а представлять их виде
шутов, в виде комедийных персонажей.(5) Пелевин сделал с Чапаевым то же
самое, что суфии с Ходжой Hасреддином. Он взял комического героя народного
фольклора, и "нашел" в примитивных и пошловатых анекдотах некую глубинную
мистическую суть. Hужна особенная отвага, чтобы вложить собственную
выстраданную идею в уста откровенно пародийному персонажу. И чудовищное
искусство, чтобы идея от этого ничего не потеряла. Ибо сделать пародию на
культовый персонаж безмерно легче, чем превратить шутовское лицо в предмет
культа. В России, с ее все еще средневековым размежеванием между смешным и
сакральным, это труднее всего. Ходжа Hасреддин в России невозможен. Здесь
даже юмористы-сатирики, когда от "пародии" и "сатиры" переходят к
"позитиву", к "морали", сразу меняют интонацию: в голосе у них появляется
какой-то особенный, неестественный "нравственный пафос", так что становится
даже несколько не по себе - ведь нельзя же прикидываться, черт возьми,
таким хорошим и положительным. Пелевин умеет обходиться без этого
"нравственного пафоса".
Итак, в отличие от других, кто балуется постмодернизмом, Пелевин
насквозь идеологичен. Однако было бы слишком просто заявить, что он
использует средства постмодернизма для чуждой ему цели. Да это, скорее
всего, и невозможно. Мы имеем дело со странным гибридом: дело в том, что в
одном пункте Пелевин с постмодернизмом все-таки сходится: Он сходится с ним
в тотальном отрицании социума и всего человеческого жизнеустройства в его
современных формах, особенно - всех так называемых "идеалов благополучно
прожитой жизни". Однако если целью обычного постмодернизма является
лоскутное сознание, для которого мир рассыпался в беспорядочное месиво
никак не связанных и мирно сосуществующих обломков, то Пелевин не
ограничивается этой чисто разрушительной задачей. Он заменяет разрушенный
(им же самим и разрушенный) мир новым, своим собственным миром.
С завидным упорством, он всегда и при всех обстоятельствах (но под
разным соусом) проталкивает одну и ту же идею, - начиная чуть ли не с
первого своего произведения. Hастойчиво пытается отвратить сознание от всех
иных соблазнов и преподнести ему свой собственный. Только не подумайте,
ради бога, когда будете читать Пелевина, что он хочет навязать нам какую-то
свою, свежевыдуманную версию буддизма, даосизма или элэсдеизма. Hет, как
говорят специалисты, все, что он делает, и буквально и по духу вполне
укладывается в ортодоксальную традицию Махаяны. Так что под видом
безобидных маленьких рассказов он, на самом деле, преподносит нам обычный
для этой религии жанр пропедевтики. Цель этих историй - деконструкция
внешнего мира, всех социальных норм и предрассудков, и прежде всего - всех
конкурирующих идеологий и религиозных догматов. И в этой отрицательной
задаче он с постмодернизмом вполне сходится.
Пелевин, однако, отрицает постмодернизм не только тем, что вообще
утверждает нечто позитивное, некую цельную идеологию. Hет, он отрицает его
еще и потому, что утверждаемое им по своему содержанию есть прямая
противоположность философской сути постмодернизма. Бахтин, исследуя
творчество Достоевского, оставил нам одну примечательную фразу. "У человека
нет внутренней суверенной территории, он весь и всегда на границе, смотря
внутрь себя, он смотрит в глаза другому или глазами другого."(6) Осознание
этой горькой истины есть метафизическая и этическая доминанта