"Йен Пирс. Сон Сципиона " - читать интересную книгу автора

обратил в христианство евреев Везона, тот, на чьей гробнице еще долго после
его кончины совершались чудеса, тот, кто оберегал свою паству от бесчинств
варваров-захватчиков. С другой стороны - высокообразованный человек,
существующий в переписке своих аристократических друзей и в "Сне". Одним
восхищались за его благочестие, другой был известен изощренностью ума и
ученостью, презрением к плебейской вульгарности мира, надменным
пренебрежением к веку, в котором жил. Жюльен в своей статье - той, которая
привлекла к нему внимание властей в конце 1940 года, - пытался примирить эти
два образа.
В эссе, опубликованном, когда Европа вновь вверглась в войну, он
доказывал, что примирять тут было нечего. Что две репутации Манлия были
отражением одного человека, рассматриваемого под разными углами. Епископ,
заботившийся о своей пастве, был тем же аристократом, который писал
дилетантские стихи, пока власть Рима в Галлии рассыпалась прахом. Энергичный
епископ, любимый своими подопечными за добрые дела, был идентичен
элегантному литератору, настолько преданному разрушительному безделию, что
он не сумел воспрепятствовать наступлению германских бургундских племен по
течению Роны в 475 году.
Ведь по смелому ревизионистскому мнению Жюльена великое сокрытое
достижение Манлия было поистине титаническим и подсказанным прозорливостью
поразительной ясности. Потому что, объяснил он, Манлий не просто не сумел
воспрепятствовать бургундам, но вполне обдуманно отдал им часть Прованса,
обменяв несуществующую защиту Рима на более грубый, зато более эффективный
щит короля варваров. Римская Галлия не пала, ее из сострадания прикончил
последний носитель ее былой культурной славы. И потому что Манлий поступил
так, визиготы короля Эйриха не смогли продолжить свою экспансию вверх по
Роне, что обеспечило бы им господство над сердцем Европы. Манлий, утверждал
он, увидел, что бургунды обеспечат церкви могущественную защиту, которая
позволила ей сохранять связь с Римом еще долго после того, как был низложен
последний император Запада. Без него христианский мир не уцелел бы; в
религии Запада произошел бы раскол между римской церковью и арианами.
Папство никогда не обрело бы своего могущества. И он добился того, что новые
правители соблюдали законы. Римское право преобразилось в кодекс бургундов.
И все потому, что Манлий был способен перешагнуть через прежние понятия
и увидеть, что римская цивилизация представляла собой нечто большее, чем
власть Рима. Он оберег суть в готовности пожертвовать внешними признаками.
Он обладал более могучим интеллектом, чем его современники, так как сумел
понять, что дни императоров завершились, но важнейшее в них могло
сохраниться, если хорошо подготовить почву, если пришельцев тщательно
научить бережному сохранению их наследия.
Отсюда вывод, который - как понимал даже сам Жюльен - был окрашен
мрачными тонами его собственного времени. Он написал свою статью и перешел к
более обнадеживающей теме, выбрав для дальнейших исследований литературный
аспект Манлия, рассматривая его последующее влияние и медленно
сосредотачиваясь на Оливье де Нуайене как ключевой фигуре в передаче его
наследия современной эпохе. Ведь необычайная ясность прозрения Манлия должна
была проистекать из чего-то; что-то же должно было заставить его подняться
настолько выше, размышлять настолько беспристрастнее других умов его
поколения, которые заметили конец Рима словно бы только через пятьдесят лет
после того, как конец этот наступил.