"Йен Пирс. Перст указующий (часть 3) " - читать интересную книгу автора

своим временем и помногу месяцев жил в Лондоне, так как это не только
упрощало мои сношения с государственным секретарем (мистер Беннет
удостоился этого поста в ноябре), но в столицу тогда стекались ученые со
всей страны, и, естественно, я желал наслаждаться обществом столь великих
умов. Великий труд по созданию Королевского Общества еще не был завершен, и
архиважно было, чтобы создавалось оно по достойным принципам, принимая лишь
достойных кандидатов и не допуская тех, кто из нечестивых побуждений тщился
извратить его: папистов, с одной стороны, и безбожников - с другой.
Вскоре после одного такого заседания ко мне явился Мэтью, мой слуга,
пусть и был он для меня много большим. В своем повествовании я много стану
говорить об этом юноше, ибо он был дорог мне как сын, а вернее, даже
дороже. Когда я думаю об этих недалеких фиглярах, моих сыновьях, я
отчаиваюсь и горько сетую на мое несчастье. "Глупый сын - сокрушение отца
своего" (Книга притчей Соломоновых, 19:13); сколько я размышлял над
мудростью этого изречения, ведь мое сокрушение - двое подобных глупцов.
Однажды я попытался посвятить старшего в тайны разгадывания шифров, но с
равным успехом мог бы пытаться преподать павиану теории мистера Ньютона.
Малыми детьми они были оставлены на попечение моей супруги - я тогда был
слишком занят на службе правительства и в университете, - и она воспитала
их по своему образу и подобию. Она - добродетельная женщина и в точности
такова, какой подобает быть жене, и принесла мне в приданое поместье, и все
же я сожалею, что вообще принужден был жениться. Услуги, какие способна
оказать женщина, ни в коей мере не восполняют неудобств от ее общества и
ограничения свободы, неизбежные в браке.
В прошлом я много времени и стараний уделял трудам на ниве образования
юношей, я работал с самым неподатливым материалом, убеждал молчаливых
заговорить и старался вывести общие принципы внешних воздействий на
младенческий ум. Я бы хотел, чтобы к мальчикам, лет с шести, женщины, а тем
паче матери, не допускались вовсе, дабы умы их были заняты возвышенными
беседами и благородными идеями. Чтением, образованием и самими их играми
должно руководить разумному человеку - и я не подразумеваю тех неучей, что
сходят за школьных учителей, - дабы побудить их подражать великому и
чураться низменного.
Встреться мне мальчик, подобный Мэтью, немногими годами ранее, думаю,
я сделал бы из него великого человека. Едва я его увидел, как меня охватило
невыразимое сожаление, ибо в его манерах и взгляде я почувствовал
сотоварища, о каком всегда молил Господа. Едва образованный и еще менее
обученный, он был более человек, нежели мои кровные дети, чьи жалкие умы я
всегда окружал всевозможной заботой и которые тем не менее не имели
устремлений иных, нежели упрочить собственное благополучие. Мэтью был высок
ростом и чист лицом, и в манерах его сквозили совершеннейшие уступчивость и
повиновение, так что он завоевывал расположение всех, с кем сводила его
судьба.
Впервые я увидел его во время допроса в канцелярии Турлоу. Его
расспрашивали о кружке людей, которых считали крамольниками самого крайнего
толка и угрозой покою страны, ему тогда было лет шестнадцать. Я только
присутствовал, а не вел допрос (занятие, на какое у меня никогда не хватало
терпения), и меня тогда еще поразила откровенная прямота его ответов,
выдававшая зрелость, редкую в юноше его лет и звания. Собственно говоря, он
не совершит никакого проступка, и был вне подозрений, но он вел знакомство