"Алексей Павлов. Отрицаю тебя, Йотенгейм! (Должно было быть не так, #2) " - читать интересную книгу автора

порядке. Молчите? Ну, молчите..." Что ж, за это на проверке не бьют. Вызовут
"слегка" - там другое дело. Филлипинца заказали с вещами. Трясущимися
руками бедный доктор стал собирать баул, будучи, видимо, уверен, что его
снова отведут в какое-то страшное место. Открылись тормоза, и вертух, с утра
недовольный чем-то, просящим тоном сказал другому: "Слушай, отведи этого
мудака, ладно?" - "Куда? К иностранцам?" - "Ну. Думали, якут. Эй, ты, ты
кто там? Ладно, давай выходи, хули встал в дверях". Так мы расстались с
мэром города Багио господином Хуаном Лабо. - "Такая шняга" - заметил
кто-то, когда захлопнулись тормоза. "Такая страна" - говорил знакомый
американец, объясняя тем самым российские странности, но тогда ни он, ни я
еще не знали, что правильнее говорить: такая шняга.
А время шло, в нашей хате не лечили никого, ребята собрались по
преимуществу сыновья своих родителей, т.е. бабки за них двинули, за что
наказание ожидалось минимальное. Наш болезный и битый съездил на суд - "на
меру". Меру ему не изменили. Судья задала провокационный вопрос: считает ли
обвиняемый себя виновным, и парень с горячностью ответил: "Нет!" Я сутки
потратил, чтобы вбить в его башку: о виновности "на мере" ни слова. Однако
парень, как истинный арестант, мне не поверил. А шансы у него были: самое
легкое обвинение в хранении незначительного количества наркоты. Но - хотел
бы я видеть того, кто умеет учиться на чужих ошибках. Встречи с адвокатом
стали реже (все-таки не удобно было напрягать Ирину Николаевну лишними
посещениями тюрьмы, входя в которую, как она призналась позже, адвокат не
может быть уверен, что выйдет из нее); уважаемый следователь пропал прочно;
но было ясно одно: я побеждаю, идя по единственно возможному медленному
пути: невидимые лица используют невидимые связи, а умеренные, но
убедительные угрозы Косуле обеспечивают путь на больницу в матросскую
Тишину, куда в одно прекрасное утро меня повезли снова.
Этап на больницу сопровождается упрощенной процедурой сдачи казенки,
прямо тут, на продоле, отчего чувствуешь неизменное волнение: всему вопреки,
а вдруг свобода? О чем еще мечтать арестанту. Самая важная забота --
убедиться, что едешь на больницу, а не на общак, поэтому сданная казенка
успокаивает, к тому же вопрос, что говорить на Матросске, уже не страшит;
чувствовать себя в привилегированном положении неистребимо приятно даже в
тюрьме. На первом этаже я оказался в одиночке, но не в стакане, а с
лавочкой. Позже подсадили парня, в боксе стало тесно, но мы, естественно,
закурили, покрыв туманом желтую лампочку, грязно-зеленые стены и друг друга.
-- "Ты на больницу?" - поинтересовался парень, глядя на полотенце, которым
я перетянул поясницу (пояс отобрали и сказали, что отдадут позже). - "Точно
не знаю. Видимо, да. Если не трудно, помоги затянуть потуже. А ты?" - "Я на
волю, срок статьи истек". Вот это да! Этот парень сейчас выйдет из тюрьмы и
пойдет сам, куда захочет. Вот это - да... - "Сам-то откуда?" - "Из
спидовой хаты" - тут, по правде сказать, передернуло, и я постарался
отодвинуться от соседа. - "То есть, на Бутырке тоже есть спидовые хаты?" --
"Конечно" - парень перечислил, какие. - "Заболел в тюрьме?" - "Нет, на
воле. У нас компания тесная, всегда один баян был". - "На воле сможешь
позвонить?" - "Да, давай телефон". Тут я задумался, а что это я в одиночке
вдруг встречаюсь с тем, кто уходит на волю. - "Нет, - говорю, - не надо
ничего".
Этап оказался немногочисленным, поместился в УАЗ, как было однажды.
Каждого заковали в наручники, отчего ожидаемая радость увидеть Москву