"Алексей Павлов. Отрицаю тебя, Йотенгейм! (Должно было быть не так, #2) " - читать интересную книгу автора

зазеркалье, по ту сторону действительности, как Алиса в стране чудес, с той
лишь разницей, что зеркала и чудеса в русском цугундере грязные и
подванивают. Но здесь происходит акт массового очищения грязью, и люди
становятся людьми, как никогда и нигде на просторах России (из чего можно
заключить, что мудрые правители проводят по отношению к своему народу
единственно верную политику).
Как-то раз тюремным вечерком делать было нечего, и я взялся за научные
опыты, с целью вовлечь в них филлипинца - думал, может, удастся увидеть
что-либо необычное. При весьма ограниченных технических средствах, среди
холодных черных шконок бутырской больнички, на свет была извлечена иголка.
Если у арестанта есть иголка, к нему обращаются, на него смотрят
положительно. У меня иголка была. Далее все по Перельману, "Занимательная
физика". Сложенный вчетверо и развернутый листок бумаги центральной точкой
помещается на острие иголки (ее воткнули вверх ногами в обложку тетради.
Арестанты собрались вокруг, всем было любопытно, что будет дальше. Объяснять
я ничего не стал, лишь велел никому не шевелиться и аккуратно дышать, чтобы
не было ни дуновения ветерка. Смысл в том, чтобы поднести к листку на иголке
ладонь, как бы прикрывая ею огонь свечи от ветра. В зависимости от силы
биополя человека, листок может начать вращение. Я попросил поднести руку
парня, чудесно исцелившегося ночью и битого утром. Выглядел он как амеба, и
листок на него не отреагировал, даже не шелохнулся. Тогда попробовал я.
Листок сделал оборот вокруг оси. Всем стало интересно, по очереди потянулись
руки. Как и следовало ожидать, в глазах филлипинца вспыхнула искорка, он
решительно подошел, протянул руку. Жест его был чуть-чуть нетерпеливым,
назидательным и уверенным: мол, вот так надо. Он оказался прав. Листок под
ладонью доктора завертелся быстро и равномерно, несмотря на то, что был из
тяжелой тетрадной бумаги, а не из папиросной, как рекомендует Перельман. От
руки филлипинца явно исходила ровная сильная энергия. Арестанты восхищенно
смотрели, как кружится листок. Цель эксперимента была достигнута. Трудно
объяснить, почему, но возникший энтузиазм дал мне уверенность, что я смогу
сделать нечто иное, практически невероятное, о чем лишь читал, но я не
сомневался. Дав знак, чтобы никто не шевелился, я протянул руку над листком,
сантиметрах в тридцати-сорока над ним, и попытался почувствовать его. Это
удалось. Пространство между ладонью и листком сделалось чуть плотнее
воздуха, и я стал скручивать его по часовой стрелке, заставляя повиноваться,
вкладывая столько же сил, как если бы туго закручивал кран. Могло бы
выглядеть комично, если бы не произошло то, от чего захолонуло в груди:
листок дернулся и стал вращаться с той же скоростью, с которой
поворачивалась ладонь со скрюченными от напряжения пальцами. Не верилось
глазам, и я стал скручивать пространство против часовой стрелки. Листок
послушно, хотя и на крайнем моменте напряжения, пошел против часовой
стрелки. Чтобы получить полное доказательство, я крутанул его еще раз по
часовой. Сомнений не осталось, сил тоже. Я поднял взгляд. Все молчали.
Филлипинец побледнел и выглядел взволнованным. "Все, - сказал я, - на
сегодня хватит" - и все, по-прежнему молча, разошлись. Филлипинец достал
тетрадь и быстрым крупным почерком весь вечер самоуглубленно писал в ней.
Бутырское утро свеженько напомнило нам, что никакие удивительные
способности и бывшие заслуги не помешают нам встать перед проверяющим с
руками за спину, а вся наша свобода воли - это молчать. - "У вас все в
порядке? - спросил проверяющий. - Что молчите? Я спрашиваю, все ли в