"Алексей Павлов. Отрицаю тебя, Йотенгейм! (Должно было быть не так, #2) " - читать интересную книгу автора

там у него случился сердечный приступ, и он очнулся здесь. Несложно было
понять, что доктор побывал на общаке. Что ж, такая у тебя судьба, доктор.
Беседовали мы долго, выглядело, наверно, смешно, но мы понимали друг друга.
Ночью одному парнишке с больной печенью и сердечной недостаточностью стало
плохо. Парень позеленел, почти перестал дышать. Я проверил его пульс, он был
слабым, с заметными перебоями. Было видно, что парень умирает. Мы
забарабанили в тормоза, старшой отозвался и, довольно сочувственно, сказал,
что до утра шуметь без толку: врачей нет. - "А дежурный?!" - закричали мы.
-- "Пойду, поищу". - Через некоторое время старшой вернулся и вполне
определенно сказал: "Нет, ребята, бесполезно". Я посмотрел на филиппинца.
Тот отрицательно покачал головой. Я ему: "Неужели не можешь?!" Несколько
секунд он раздумывал с опущенными веками, потом решительно поднялся и очень
доходчиво жестами объяснил всем, что все, что он может сделать, это пощупать
пульс, и ничего больше. И посмотрел мне в глаза. "Давай, не бойся" --
ответил взглядом я. С этой секунды филиппинец преобразился, лицо приняло
неожиданно властное выражение и застыло как маска. Он сделал жест: нужны
часы. Часы были у меня. Филиппинец взял руку больного, погрузился в
созерцание циферблата. В течение одной минуты щеки больного порозовели, он
задышал ровно, открыл глаза. А филиппинец отпустил его руку, отдал мне часы
и выразительно пожал плечами: пульс, мол, нормальный, повода для
беспокойства нет. Необычное выражение лица врача исчезло. Через пять минут
парень смог выпить воды, а через час сидел за дубком и разговаривал.
Филиппинец что-то писал в тетрадь и молился; оказалось, он христианской
веры. Приходил вертухай, интересовался, как там у нас.-- "Вот видите, а вы
шумели: "Умирает!" Обошлось же". На лампочку под потолком надели коробку от
блока сигарет, в камере воцарился приятный полумрак, и все залегли, кто как
мог, на неизменно голые шконки и заснули.
Когда заскрежетали к проверке тормоза, не все отреагировали сразу.
Почти воскресший ночью парнишка, приподнявшись на шконке, пытался понять
происходящее. Остальные уже стояли с руками за спину. Вошел огромный мусор,
совершенно добродушного виду. Так же добродушно оглядел всех и не торопясь
сгреб левой рукой уже сидевшего, но еще не вставшего парня за грудки, без
труда приподнял и, тяжелым маятником отведя правую руку, пару раз бесшумно
двинул парня кулачищем в живот и бросил на пол.
Что же вы, господа, не уважаете представителя власти? Я - представляю
власть.
Арестанты стояли, молча усваивая науку ненависти.
С тех пор, как пришлось прыгнуть из автозэка, гулять я не ходил,
передвигаться удавалось едва-едва, поэтому развлечений оставалось искать в
шашках, шахматах, нардах, сигаретах и надеждах. Происходили события, велись
беседы, переживались чувства и плавились мысли, текла жизнь арестанта, и
все, ее наполнявшее, не стоило шага по ночному Арбату. На пути, конечно, к
международному аэропорту.


Глава 28. ТАКАЯ ШНЯГА

Это удивительное государство у всего цивилизованного мира вызывает
чувство глубокого недоумения. Русский арестант, сидит ли за что-то, или, как
говорят все следственно-арестованные, ни за что, тоже чувствует себя в