"Алексей Павлов. Отрицаю тебя, Йотенгейм! (Должно было быть не так, #2) " - читать интересную книгу автора

видишь - у меня голова болит?" - "Ну, если болит, - согласился Сергей,
тогда полежи немного. Но мне пора отдыхать". - "Эй, ты че? Тебе? Пора?
Отдыхать? Ты видишь: я здесь. Че ты хочешь?" - "Ну, это мое место, - тихо,
можно сказать, скромно стал пояснять Сергей, - я здесь отдыхал и прошу тебя
перейти на другое место, места еще есть". - "Ты сам иди в эти места. Мое
место у решки. Ты вообще из какой хаты?" - "Я из этой" - также скромно
ответил Сергей. - "Ну, так и тусуйся, а я здесь останусь". - "Хорошо, --
ответил Сергей. - только не долго" - и отошел. Самый авторитетный решил
закончить расселение:
Вставай, я буду стелить постель.
Я промолчал.
Ты что, оглох? Я сказал: буду стелить постель.
Это относилось ко мне.
Я уже постелил, - ответил я и закурил от нахлынувшей ненависти.
Что-что?? - раскрыл рот от изумления грузин. - Что ты сказал?
Я сказал, что белье у меня есть, и моя постель уже застелена.
Ты что - дурак?
Нет, - ответил я.
В могучем рывке с перекошенным лицом грузин бросился на меня, а я,
понимая, что он слишком здоров и крепок для меня, рассчитывать ни на что не
мог. Все, что у меня было, это - ненависть. Но произошло непредвиденное.
Слева метнулась одна фигура, справа другая, их плечи сомкнулись жестко, как
двери вагона метро, и грузин, ударившись о них, отлетел назад. Фигуры
разомкнулись. - "Я - Миша Ангел. Из строгой хаты" - сказала первая
фигура, подняв могучую длань, готовую как для удара, так и для рукопожатия.
-- "А я Валера. ООР" - с достоинством отрекомендовалась вторая фигура.
Недоумение и страх отразились на лице грузина, он глядел по сторонам, ища
поддержки, страдая от унижения. Между тем, рядом оказался и Сергей, и стало
особенно заметно, что парень он подстать Мише. Даже Юра подтянулся из своей
берлоги.
Дело в том, что мы его немного знаем, - вежливо объяснил Миша Ангел.
Да, - подтвердил Валера ООР.
Если хочешь, - продолжил Михаил, - можешь располагать моей койкой, ты
видишь, она тоже недалеко от решки.
Но парень лишь пробормотал что-то и смиренно расположился на свободном
месте. После чего грузины затухли как свечки на ветру, и Серегино место
освободилось само собой. Всю эту скоропостижную грозу я наблюдал лежа на
кровати, но отчетливо понимал, что опасность была реальной, но на сей раз
мне повезло, потому что выяснилось, что в хате у меня есть друзья. Выписали
грузин чуть ли не на следующий день. Остался только Малхаз, тот самый, и
скоро выяснилось, что, в сущности, он дружелюбный парень, отношения стали
приятельскими, и он даже с радостью согласился учить меня грузинскому языку,
но учитель из него оказался, к сожалению, никакой.
Пришло время возвращаться на Бутырку. Когда Ирина Николаевна сообщила
об этом, я попросил передать Косуле, которому уже запретил показываться мне
на глаза, что на Бутырке я согласен быть только на больничке, и не дольше
десяти дней; это было мне обещано, наряду с просьбой потерпеть, ибо Суков
рассматривает возможность освободить меня под залог. Вызвали к врачу.
Дольше Вас, Павлов, у нас никто и не бывает. Не возражаете?
Нет, не возражаю.