"Алексей Павлов. Отрицаю тебя, Йотенгейм! (Должно было быть не так, #2) " - читать интересную книгу автора

евангелие?" - "Нет, Михаил, это словарь немецкого языка, но для меня он в
каком-то смысле евангелие". - "А это что - немецкая газета? Вы ее
читаете?" - "Да, занес от адвоката". - "У Вас вольный или мусорской?" --
"Вольный". - "Статья у Вас?" - "Тяжкая". - "Убийство, что ли? На Вас
непохоже". - "Нет, экономическая". - "Во! - оживился Миша. - Научите
чему-нибудь! Вас как, можно причислить к коммерсантам?" - "Нет, нельзя". --
"Ну и слава богу. А то я уж подумал: коммерс. А на коммерса тоже не похоже".
-- "Чем же тебе, Михаил, коммерс не показался, неужто так его не любишь?" --
"Коммерса, Алексей Николаевич, надо доить, и показаться он не может по
понятиям. Только вот обломы с ними сплошные: скользкие, съезжают. В руку
возьмешь, а его уже нет. Может, чему научите? У Вас статья, поди, лет на
десять тянет?" - "Именно на десять. Но я и статья - вещи не только разные,
но и не совместимые. А коммерса, хоть и не знаток я, ты не одолеешь. Ты
думаешь, он глупее тебя? Если он заработал большие деньги, значит что-то
умеет. И ты думаешь, он не найдет способ обмануть тебя?" - "А что же
делать?" - забеспокоился Миша. - "Не знаю. Но думаю, что дружить. Если он
увидит в тебе товарища, то и отношение другое". - "Это я буду дружить с
коммерсом?" - "Никто не заставляет. Тебе что нужно? Результат. А что ты
думаешь на самом деле - это, кроме тебя, никому знать не обязательно". --
"Я понял! - просветлел Миша Ангел. - Я теперь все по-другому поставлю". --
"Скоро на волю?" - "Пустяки, лет через шесть. Мне двадцать один. Не
возраст! А Вы всегда "Парламент" курите?" - "По возможности". - "Сейчас,
вижу, такая возможность есть?" - "Без проблем" - беру из тумбочки пачку,
протягиваю Мише. - "От души". - "На здоровье".
"С коммерсом надо дружить, - слышу через день, как поучает кого-то на
другом краю хаты Миша, - он умный и по-другому с ним смысла нет: один раз
выдоишь, другой уже не удастся. Все умные. Вон у нас в строгой хате не
расслабишься: каждый говорит одно, думает другое, а делает третье!" На
оптимистичные речи Миши Ангела равномерно накладывались рассказы Юры, как он
зарядил машину и поймал приход. Все это прореживалось многоярусным матом
Валеры ООР и доминировало в нестройном гуле голосов каких-то иных
арестантов. Мне же думалось: неужели так привык к тюрьме, что ни с кем
больше не будет конфликтов? Ёкараный бабай! - только подумаешь - сразу
получишь: открылись тормоза, и в хату залетели как на крыльях семеро грузин.
-- "Ой, больно мне! Вах! Как болит голова!" - кричал один, двигаясь к решке
и водворяясь на кровати Сергея. А остальные, выкрикивая лозунги по понятиям,
разогнали молодежь. Беззаботность из хаты испарилась в момент, стало тихо, и
все как будто видят друг друга впервые. Сергей пошел гулять по хате, Валера
прилег, Миша Ангел тоже, Юра замолк, а я лежал на кровати и соображал, что
мое место прямо под решкой, и, наверно, что-то произойдет, потому что
грузинский десант вел себя слаженно и хамовито. - "А этот что тут делает?
-- обратился к хате самый авторитетный из десанта и поставил свой баул мне в
ноги. - Он чево, блатной в натуре? Я его насквозь вижу, он пассажир, и его
место у тормозов". Никто не отозвался на вопрос, и я понял, что надо
собирать остатки здоровья. С кровати я, в таком разрезе, не уйду, и дело
добром не кончится. С полчаса прошло в неприязненном напряжении. Никто не
знакомился, грузины, кроме своих, никого в упор не видели и наглели на
глазах. Наш коллектив распался. Положение усугубилось тем, что Сергей
обратился к новенькому: "Я прилягу, ты перейди на другое место". - "А ты
кто такой? Ты, генацвале, че на тюрьме - пассажир? Законов не знаешь? Не