"Алексей Павлов. Отрицаю тебя, Йотенгейм! (Должно было быть не так, #2) " - читать интересную книгу автора

Значит, завтра? Да?
Да.
Как чувствуете себя?
Признаться, лучше.
И хорошо. Мы вас выписываем под наблюдение невропатолога.
А вот это серьезная победа. С такой записью в медкарточке на всю
столицу в тюрьмах единицы. Это значит, что общак мне противопоказан, и путь
на больницу открыт всегда. Шагая из кабинета врачей по светлому коридору к
своей камере, я чувствовал, что тропа пошла вниз. Принято считать, что
героизм альпинисты проявляют на восхождении. Мне всегда казалось, что
настоящий героизм - это подъем груза на перевал в период акклиматизации.
Когда, например, рюкзак весит шестьдесят килограммов, и ты его тягаешь на
себе под небеса, борясь со слабостью, тошнотой, головной болью, усталостью и
отвращением к горам, когда каждя секунда тяжела, а десять часов черепашьего
шага вверх становятся длинными до изнеможения. Потом вдруг выясняется, что
ты на перевале, дальше только вниз, после чего все твое существо ни за какие
блага не согласно сделать ни шага наверх, но отсутствие такой необходимости
дает благодетельное осознание факта: как хорошо, что дальше будет не так
тяжело, хотя и не легко. И солнечный мир гор начинает радовать, как только
что прошедшая зубная боль. На больничке Матросской Тишины о солнечном мире
можно было лишь вспоминать, но ощущение перевала было явственно. На сборку
позвали ночью, уходил я спокойно, без сожалений, сказав всем, что скоро
вернусь, и в шутку добавил: койку оставьте за мной.
Никогда не догадаешься, что в тюрьме случайно, что нет. Скорее,
закономерно все, и если не информацию, то совокупность твоих реакций на
ситуации, на сказанное слово, на жест, на взгляд, на потенциальные и
фактические угрозы специалисты изучат со всей внимательностью; не думай, что
ты забыт и заброшен в средневековых казематах, хрена лысого - на тебя, как
на насекомое, смотрят в увеличительное стекло. И еще: здесь не жалеют. Я
желаю тебе, русский арестант, держаться и быть достойным испытания,
выпавшего тебе.
На сборке в уголочке скромно сидит Вова. Встреча и удивляет, и нет.
Володя не сильно рад: он знает, что случайность маловероятна и, видимо,
судит по себе: а вдруг я призван работать с ним. Поэтому разговор эфемерен,
Володе на суд, а тут я. К обоюдному удовольствию, звучит фамилия Павлов, и я
ухожу на другую сборку, где все с больницы. Несколько человек после
операции, у них известная картина: длинный вертикальный шрам через все
брюхо, и еще не сняты швы, которые ребята озабоченно разглядывают,
раздевшись по пояс. Бодрый арестант радостно оповещает всех, что вылечился
от сифилиса, и теперь его на общак не отправят, потому что он был на
больнице. Ему никто не возражает: гонит. К тому же мысль об общаке занимает
каждого. В автозэке народу не много, все молчат и курят, лишь негр шумно
протестует, что его везут не туда. Становится понятно, что он из судовых.
Теперь, по чьей-то ошибке или умыслу, долго сидеть ему до следующего суда.
Негр хорошо говорит по-русски, но охранники и ухом не ведут.
На Бутырке все та же сборка, через которую проходят десятки, сотни
тысяч, тысячи тысяч, миллионы арестантов. А сборка не меняется, такая же
тусклая под темными сводами, пропитанная грязью и людскими страданиями,
много повидавшая на своем веку. Здесь опять через неказистую деревянную
дверь все по очереди в маленький, чуть менее тусклый врачебный кабинет, в