"Алексей Павлов. Отрицаю тебя, Йотенгейм! (Должно было быть не так, #2) " - читать интересную книгу автора

Я вновь в автозэке, погибший талант,
Среди обреченных, приезжих и местных.
Как будто я тысячу лет арестант
И езжу на суд со времен неизвестных.

Отсылая тетрадь, Сергей отписал автору в духе арестантской братской
солидарности и составил, какую мог, продуктовую посылку. В основном же от
мужского спидового отделения веяло грозной тишиной. Напротив, каждое утро с
верхнего этажа, как в один голос, отчетливо и жизнерадостно, девчонки
кричали с решки: "Доброе утро, страна!!" - и, довольные тем, что кого-то
разбудили, заливались веселым смехом. Ресничек у них на решке нет, и женские
голоса разносятся далеко по тюремным дворам и, может быть, слышны в утренней
тишине на набережной Яузы, где прохожих, впрочем, не бывает, там, деловито
вписываясь в повороты, спешат вперед и мимо лишь автомобили, которым
неведомо, что за кирпичным забором в корпусах томятся "мамки" - женщины с
детьми, рожденными несвободными, не рассчитывают выйти на волю больные
СПИДом, гепатитом и туберкулезом, гниют заживо обитатели общака, страдают от
зубной боли тысячи арестантов, а мусора калечат почем зря кого захотят, что
людские страдания там столь разнообразны и собраны воедино; не есть ли это
место полномочное представительство ада? Не ведают того спешащие мимо
автомобили. Не хотелось думать об этом и мне. Под кроватью обнаружилась
коробка с книгами. В. Катаев, "Я сын трудового народа". Издание тридцатых
годов. Открываю книжку. Печать: "Внутренняя тюрьма НКВД. Отметки спичкой или
ногтем на полях и между строк влекут за собой отказ в пользовании
библиотекой". Книга в идеальном состоянии. С отвращением кидаю ее в коробку,
не хочется прикасаться. Сколько лет не было такого желания у десятков (или
сотен) тысяч арестантов, которым она попадалась на глаза. И что такое
внутренняя тюрьма. Значит, есть и внешняя? Или вы, "дорогие россияне", все в
тюрьме, а мы, зэки, в карцере?
Шли недели, менялись люди, только Серега оставался на больнице и ждал
этапа. Остальные долго не задерживались: неделя - и выздоровел. Прошел
месяц, по-прежнему в хате неполная загрузка, контингент незаметный.
Больничная лафа. Каждый день на больнице увеличивает шансы. Уколы
пирацетама, анальгина и даже витаминов, бандажный пояс и кое-какие
переданные через адвоката непросроченные таблетки возродили надежду, что
здоровье окончательно загублено не будет. Во избежание позвоночных проблем,
да и сил уже не хватало возноситься наверх, на прогулку я не ходил, вместо
этого решая загадку быстро и медленно текущего времени, убедившись
окончательно в его относительности и неравномерности. Глядя на стрелку
часов, принесенных Ириной Николаевной, я отчетливо замечал, как время
останавливалось не только в ощущении, но и сама секундная стрелка вдруг
зависала на мгновенье, и секунды в вязком пространстве длились дольше, потом
вдруг циферблат становился звонким и напряженным, а стрелки, как с цепи
сорвавшись, совершали стремительные обороты. "Не глюки ли" - думал я без
страха, погружаясь в свои миры, из которых временами возникали
энергетические смерчи, которые, казалось, или разорвут душу, или разрушат
стены, в ярости я обращал эти вихри в пространство, обрушивая их на
препятствия и врагов, замечая иногда при этом, что сокамерники делают то,
что я им мысленно прикажу. Отныне этот инструмент подлежал заточке; если не