"Олег Павлов. Метафизика русской прозы" - читать интересную книгу автора

противоречие из рода тех, которые рождаются отрицанием и являются
неразрешимыми, безысходными. Русская самобытность состарилась, ей тысяча
лет, но на их-то протяжении она остается младенческой, в том-то смысле и
пушкинской.
Диалектика культурного развития сплетается тесно и с диалектикой
развития исторического. История никогда не стоит на месте, но текучесть ее
становится очевидной в событиях того масштаба, которые так или иначе
сказываются на человеческом бытии. В исторической практике европейских
народов события такого масштаба происходили в единстве с законами
общественного развития. Иначе сказать, в них присутствовала историческая
целесообразность, и при всей глубине изменений человеческое бытие перетекало
как бы из одной реальности в другую и так же гладко видоизменялся в своей
сущности национальный быт. Особенность русского исторического развития
заключается в том, что потребность в социальной реформации возникала из-за
значительного отставания в общечеловеческих областях, но общечеловеческое
шире и условней опыта народного. Когда социальная реформация насаждалась в
русский мир, тогда он, напротив, утрачивал опору и приходил в шаткое
мучительное положение.
Будучи противоестественным, преобразовательство облекалось поневоле в
деспотические формы - тотальной власти, террора, государственной бюрократии,
отчего подлинного обновления тем больше не могло произойти. Потому сами
преобразования ни к чему, кроме усиления деспотических этих форм, не
приводят. Человеку надо разрешить самому делать свой выбор, образовываться и
дать в том свободу, а его принуждают к новому, пускай и прогрессивному,
положению вещей силой, все одно что запрещая и мордуя, воспитывая в нем не
иначе как раба. Подлинного обновления духовного произойти насильственным
путем не может, "страх закрепощает невежество и пороки, а не избавляет от
них". Борьба за преобразование жизни сосредотачивается на вещественных
символах и на абстрактных идеях, лозунгах.
Это безысходный круг. Деспотия встает на пути самобытного национального
развития, отчего не могут пробиться даже его ростки; отчего сама потребность
в развитии лишается национальной сущности, а осознаваться начинает именно
как потребность в реформации, то есть на чужом примере и внедрением в
национальный уклад того, что ему чуждо. В итоге есть Россия, лишенная
целесообразности и соразмерности исторического развития. Есть русская
самобытность и ее духовное сопротивление как национальная сущность. И есть
вечная деспотия, чередующая эпохи террора с эпохами глухой дремоты, давно
утратившая национальные черты и ставшая именно "общечеловеческой", с которой
свыкся за века русский народ и которая стала под конец двадцатого века чуть
не единственной исторической перспективой.
Таким образом, с пробуждением истории в переходном состоянии
оказывается не что иное, как наша национальная сущность, а вопросом
современной культуры становится ее самобытность. Национальное не значит
самобытное, как и не уподобляется тому, что есть народное. И это не игра
смыслами, это как раз то сущностное различие, которое очень на многое влияет
и которое поэтому важно определить. Национальное - это слитная, целостная
духовная среда, которая невозможна без просвещенности, то есть без жажды к
познанию, к совершенствованию. Народное всеми этими качествами не обладает,
но оно изначально наделено той самобытностью, той жизненной опытностью,
которых нельзя достичь путем совершенствования, то есть путем познания.