"Олег Павлов. Эпилогия" - читать интересную книгу автора

узнал наконец, что стал хозяином дикой бездомной собаки, без роду и племени.
Голубовского, однако, успел заинтересовать мой роман. Он даже предложил
его теперь же заморозить в сломанном компьютере, а починить компьютер и
разморозить роман лет эдак через двадцать, а лучше всего, чтоб я завещал
починить свой компьютер только через сто лет после смерти. Притом он
рассуждал, говорил вдумчиво и всерьез, возможно, даже надеясь убедить меня
воспользоваться случаем и понадеяться не на тлен, а на бессмертие. Когда я
заговаривал про аванс, он брезгливо морщился, не понимая, отчего меня так
мучает, что я взял денег в долг от какой-то бренной редакции. Он сам был
должен, с тех пор как заморозился, в двух или трех издательствах. "Авансы
надо брать, раз их дают...- рассуждал он.- Отчего ж не взять аванс, раз
это деньги?.. Но никто не может заставить художника творить".
Тогда я честно сознался Голубовскому, что умею писать, только отдавая
долги, а если же я не буду отдавать авансов, то погибнет мое вдохновение.
Сознался ему еще в такой банальности, что хочу дописать роман. А что не могу
прожить дня без строчки - это уж звучало, будто б поведал на призывной
комиссии, что страдаю энурезом. После этого признания Голубовский не
возражал. На следующий день он брезгливо приехал ко мне снова, со всем
нужным для операции, и начал будто роды принимать у моего компьютера. Много
часов извлекал Голубовский из его чрева мой роман. Когда он его извлек, то
честно мне признался, что компьютеру моему осталось недолго жить. Вопрос был
и технический, и духовный: что в нем ломалось, Голубовский так и не постиг,
но, видя, что обрушилось чуть не все, предрекал ему гибель. Но мне уже не на
чем было больше работать - печатная машинка с бухгалтерской кареткой была
мной разобрана и поломана (читай о первом искушении автора), когда на
письменный стол водрузился компьютер.
Мне оставались считанные недели, но и дописать надо было немного -
главу, две, три. Без всякого вранья, так как дело было серьезным, я приладил
на компьютере иконку своего святого и молился - чтобы включилось и чтобы не
завис. Все копировал, и самым ужасным сном моим было, что я забыл
скопировать написанный текст. Однажды утром я обнаружил, что вместо
директории ROMAN в компьютере возникла директория ANTIHRIST. Думая, что
романа уже нет, я открыл в полуобморочном состоянии эту директорию, но все
файлы глав выстроились как на параде и целы были внутри. Глазам я своим не
верил: если это был какой-то сбой, то из миллиона, а, наверное, из
триллиона возможных вариантов как мог возникнуть именно этот? Откуда?! Уже
как в последний раз я позвонил Голубовскому, исповедался ему. Когда
Голубовский узнал о телеграммке, посланной в мой компьютер, то долго молчал
и в конце концов внушительно произнес: "Меняй машину. Это будет стоить
долларов пятьсот". "Что?" "Новая хорошая машина",- ответил он невозмутимо.
"А если это знак? Такое может быть?" "Ты в Бога веришь..." - то ли спросил,
то ли выдохнул устало Голубовский, но я понял это как вопрос и, не позволяя
себе хоть на мгновение усомниться, ответил ему почти как священнику: "Верю".
"Ну, тогда это, конечно, знак. Иди к попу, свечку поставь! - ехидно
хохотнул Голубовский.- Писать - это вообще великий грех..." И тут я
вздрогнул от ощущения, будто все это уже однажды слышал: да ведь теми же
словами угостил меня однажды воцерковленный сосед мой Малофеев, сказав: "Все
пишете, все фарисействуете... А вот Христос не то что не читал и не писал, а
даже был неграмотный! Я вот, простой человек, только читать умею, а мне и то
совесть за это покоя не дает. Я, наверное, отрекусь от грамотности - грех