"Олег Павлов. Степная книга" - читать интересную книгу автора

Конвой же не хотел мараться. Ждали санитаров. И когда явились
расконвойники с носилками, то уж узбеков созывать стал, чтобы восвояси
побыстрей убраться. А караульный начальник, умаянный, выговаривать принялся:
"Ты на службе, ефрейтор, а не на гулянке. Так и жди моего приказа..."
Носилок было двое. И двоих зеков из кузова выволокли. Солдаты из
путевого конвоя гаркнули, чтоб и оставшегося тащили наружу.
"А куда его, он же на ногах не стоит?" - "На землю вали, глядишь, не
растает... "
И последнего вытащили за руки да за ноги, сложили на землю. Конвой
снялся с мест и пошагал в машины, прячась от ветра и холода. Стрешнев
распрощался с конвойными, кого по службе помнил. А когда санитары с
носилками потрусили в зону, то остался подле последнего чахоточного стоять.
И так ему чудно было, что чахоточный на земле лежит, тогда как другие
по ней сапогами ходят. А начальники рядом свару затеяли, будто воробьи из-за
зернышка. Прапорщик путевого конвоя требовал у начальника лагерной охраны,
чтобы он тут же расписался за прибывших - что доставили до места заключения.
Но тот заупрямился по пустяку. Пускай, говорит, последнего заберут. Я,
говорит, в службе люблю порядок.
Так они поссорились, но вместе ушагали в караулку греться. А Стрешневу
указано было дождаться санитаров и дать знать, как поволокут зека на зону.
До больнички санитарам с носилками немного было пути. Но особо не будут
гнать. А Стрешнева зло взяло, что расползлись все по теплым местам, а он
лишь тут над чахоткой стоит. Хотя и сам узбеков от себя не отпускал. Отпуск
был дан только овчаркам. А узбеки-то подле него, как истуканы, завороженные
стояли. "Кеты ма? (*Пошли? (узбек.))" - каркнет в тишине один. А другие
понурили головы, молчат, будто оглохли.
Больной же зек на земле лежал. Стрешнев на него поэтому глядел, как на
землю. Дышит. Постанывает. И вдруг открыл глаза... Так ведь открыл глаза, а
увидел - небо, глубокое да холодное, будто свежевырытая яма. Дыхание
перехватило. Задрожал. А потом покосился тихонько на Стрешнева.
"Аааа..." - протянул, будто что-то понял. А Санька молчит. Видать,
зек-то забредил. "Солдат? - спрашивает, а сам на небо мимо Стрешнева глядит.
- А земля где же?" - "Лежишь ведь на ней. Приехал. Уже дома."
Зек полыбился слабо. И не верит, будто обманывают его. "Меня заберут,
сынок?"- "Заберут. На носилках, батя, прокатишься. А чего это у тебя на шее?
Крест? Из серебра? Может, на чай сменяешься?" -"В бога веруешь..." -
проговорил зек, скривясь от удушья. "Кто его знает... - сказал Стрешнев,
приглядываясь к крестику, - Бог вроде есть, а вроде и нет. Так сменяешься?"
- "Замерзаю я..." - простонал старик, и глаза его как-то просияли. А потом
закашлялся, да жестоко так, что Санька склонился над ним из жалости. Вот же
из такой жалости, из какой не обогреть мог, а пристрелить. То есть даже и
замараться против воли кровью. Ведь лежит на сырой земле старик и видом
своим мучает.
"Прямо так и замерзаешь, разве так бывает?" - "Человека я зарезал, и
еще одного... Многих со свету сжил, - задышал старик. - Веришь?" - "А вот
крест бережешь," - сказал Стрешнев. И без всякой усмешки сказал, а так,
будто было старика за это жалко. И хотел ефрейтор подняться, а зек рукой
цепляться стал, пальцами скрюченными.
"Холодно!" - "В больничке будет тепло." - "Знаю. Отнеси туда..." - "Не,
уж полежи чуток. Это тебя санитары, их работа." - "А не бросят? Ты побудь со