"Олег Павлов. Степная книга" - читать интересную книгу автора

До требуемых этапом сроков они собирались в три-четыре дня, то есть сразу.
Тюремному конвою не было охоты оборачиваться из тюрьмы в Долинку по
несколько ездок. Ведь и дорога неблизкая и хлопотная - по разбитым
распутицей степям. Бывало, человек до двадцати втискивали в кузов автозака.
А если зеки не ужимались, то травили ихнего брата овчарками - тогда в кузове
с потом и кровью освобождалось нужное место.
О прибытии этого первого весеннего этапа долинский лагерь был
предупрежден заранее. Готовилась принять чахотку санитарная зона. Готовилась
и охрана. Ожидание этапа будто взбодрило солдат. То есть, была и весна, и
всякое такое настроение. Но этап - это этап. Весны ведь не надобно ждать,
она сама приходит, от этого иногда и скучно бывает.
А ждать автозаков, ждать чахотку, ждать знакомцев из тюремного конвоя -
куда веселей. В прошлый этап Санька Стрешнев наменял у зеков много разного
добра. Расчески, нательные серебряные крестики. И еще фотка ему досталась
красивой женщины. Домашняя. Женщина в халатике на кровати лежала. Эту фотку
он из жалости взял. Сходу, за полпачки сигарет. Уж больно зек упрашивал.
Хотя она Стрешневу и не была особо нужна. Так только - поглядишь, потешишься
и переложишь из кармана в карман. Были зеки, что за водку и зубы золотые
предлагали. Но Санька чахотки от зубов боялся и даже в руках для пробы не
держал.
В этот же этап он очень хотел выменять какое-нибудь колечко. И важно
было успеть к колечку прежде других. Желающих до такой тонкой вещицы средь
солдат много. День, два - и зеков обберут подчистую. А потом ищи-свищи. Или
у своих выменивай. А на что? Фотки и даром не надо никому. Кресты ж
нательные, пускай и серебро, но кто возьмет, если зубов золотых навалом.
Один Санька зубы брать боялся, тогда как остальные брали. И уж дела им нет
до серебра. Так что надобно колечко нахрапом брать. Утром из полка точно
сообщили, что на Долинку выслали этап. Начальник сказал Стрешневу набрать
себе в помощь солдат. Стрешнев ухмыльнулся и взял четырех узбеков. Они
по-нашему ведь говорят плохо, не смогут с колечком обогнать.
И с утра их освободили от общей службы. Думали, что скоро прибудет
этап. Но до полудня Санька без толку шатался по караулке. А то выйдет в
степь и устало на дорогу глядит: не едут ли. Снег на вершинах сопок стаял. А
по склонам и ложбинам еще комкался, похожий на клочья шерсти.
Поутру солнце невысоко поднялось над землей, но вот к полудню его уж и
не было видно. Будто растворилось, замутив небо. Чем ближе была степь, тем
прозрачней. И всякую малость примечал глаз. И пучок сохлой травы,
растрепанной ветром, и то, как по разбитой хлябью дороге от ветра ж
расходится зыбь.
Исхолодавши на степном ветру, Стрешнев потом пил с узбеками горячий чай
в столовом помещении караула. Этапа и ждать перестали. Но послышалось
завывание моторов.
Стрешнев поглядел в оконце, там как-то быстро смерклось. Они
вооружились и вышли на двор. Небо заволокло. Накрапывал дождь. Узбеки не
отставали от Стрешнева ни на шаг и стояли неподвижно, когда за какой-то
надобностью останавливался и он. Из собачьего сарая, расположенного в
глубине двора, вывели овчарок. Покуда дожидались караульного начальника, они
улеглись брюхами в холодную грязь. И задрожали, поскуливая. Ефрейтора самого
зазнобило, и он закурил, пряча в кулаке сигаретку.
"Ну, чего вывалили? - ворчал, появившись, начальник, - Глядишь, шкуры