"Н.Ф.Павлов. Именины " - читать интересную книгу автора

своей дикостью, с своей небрежностью, с своим своевольством отражалась в
зеркале этого общества. Койгде мелькало женское жеманство, кой-где
проглядывало лицо, как будто упавшее с неба. Тут завитые усы, там
нечесаная голова, тут жилет, опутанный золотою цепью, там неглаженое
платье, но тут же и чепчик из Москвы с Кузнецкого моста, тут же ловко
стянутый стан и великолепно взбитые волосы. Я подумал:
"Нечего робеть" - и подошел к хозяйке.
Достаточно дряхлая старушка сидела в креслах, положив ноги на скамейку;
перед ней лежала вышитая по канве подушка, которую она показывала
усевшимся около нее барыням, и приметное чувство гордости, смешанной с
удовольствием, одушевляло на время ее улыбку, ее безжизненные глаза.
- Это мне подарила Александрина, - повторяла она, важно поворачиваясь
то на ту, то на другую сторону.
Я успел уже ей три раза поклониться и, вероятно, по милости подушки
долго бы продолжал кланяться, если б какая-то молодая девушка, которую я в
замешательстве не разглядел порядочно, не толкнула ее и не шепнула ей
чего-то на ухо, вероятно обо мне, потому что она тотчас обернулась, а
вместе с нею и все почтенное заседание, приподнялась на креслах и сказала:
- Ах, это вы, батюшка; покорно благодарю, что пожаловали; я об вас
много наслышалась от Владимира Семеновича; говорят, вы большой музыкант, а
ко мне приехала погостить музыкантша, внучка моя... Сашенька, поди сюда!
И та, которую, конечно, звали Сашенькой, подошла. Признаюсь, мне
было-не до Сашеньки: все глаза уставились на меня, и я горел, как на огне;
однако ж я робко возвел мои очи на внучку, и сердце мое шепнуло мне: "Она
должна хорошо петь".
- Рекомендую вам внучку мою, - продолжала старушка, - уж такая охотница
до музыки!.. Прошу ко мне почаще жаловать:
вы будете с нею петь; ей надобно же не забывать, чему училась.
А где Владимир Семенович? Что же он не с вами?
- Он поехал по делам в город, - отвечал я, - может быть, сегодня
вечером воротится.
- Ах он, злодей, - сказала она, - совсем бросил старуху; я с ним за это
побранюсь; он вами не нахвалится. Не хотите ли, батюшка, взглянуть на
подарок, какой сделала мне сегодня Александрина? - И с этим словом она
протянула обе руки с несносною подушкой...
"Скоро ли ты отпустишь меня?", - думал я и между тем пристально смотрел
и неловко кланялся и шевелил губами, как будто расхваливал ненаглядный
подарок. Наконец старуха унялась, проговорила: "Милости просим садиться";
ее гости перестали мерить меня с головы до ног, потому что кто-то еще
приехал; я сошел с выставки и перевел дух.
Когда я отдохнул от замирания стыдливости, то вспомнил тотчас свой
первый взгляд на Александрину и ее первое впечатление на меня.
"Она должна хорошо петь", - вот все, что-мелькнуло мне в ней. По
естественному порядку своих музыкальных мыслей, я из угла комнаты начал
разглядывать это существо, которое должно хорошо петь.
Я не скажу вам, что она понравилась мне, не могу этого сказать; с
словом нравиться соединяется какая-то мысль о равенстве, а Александрина
так далеко стояла от меня в гражданском быту, что я не догадался бы вдруг,
если б в самом деле она понравилась мне. Нет, это чувство при первой
встрече с нею не могло заглянуть в мою душу, в которой от унижения так