"Н.Ф.Павлов. Именины " - читать интересную книгу автора

пестром собрании гостей.
Важность обстоятельства убедила меня. Я, перемогая нездоровье, оделся
понаряднее и отправился...
Заметьте, что я уже умел довольно смело предстать пред многочисленное
заседание гостиной. Когда я говорю "довольно смело", - это значит, что я
уже ходил не на цыпочках, что я уже ступал всею ногою и ноги мои не
путались, хотя еще не было в них этой красивей свободы, с которой я теперь
кладу их одна на другую, подгибаю, шаркаю и стучу... Я мог уже при многих
перейти с одного конца комнаты на другой, отвечать вслух; но все мне было
покойнее держаться около какого-нибудь угла; но все, желая пощеголять
знанием светской вежливости, я к каждому слову прибавлял еще: с.
Как весело взошло солнце в этот день!.. О!.. Я только теперь чувствую,
как хорошо его запомнил!.. Он тут, он весь тут (и здоровою рукою офицер
бил себя по лбу), со всеми подробностями, со всеми мелочами!.. Мне
кажется, я еще помню каждую струю Волги, каждый цветок, все лица, все
звуки, все, на что я тогда взглянул или что услышал. Я могу пересказать
вам этот день с такою же утомительною точностью, с таким же убийственным
исчислением и слов и обстоятельств, с каким женщины пересказывают свои
вчерашние разговоры или наряды, а старухи свои сны.
Светлый, прекрасный день, каких мало под нашим небом!..
Я ехал по нагорной стороне Волги. Она, подернутая лучами солнца,
присмирела тогда в неровных берегах.;, тихо катилась, как будто бессильный
ручей! Кой-где крестьянские ребятишки играли по ней в своих челноках... ни
одной волны, ни одной быстрой струи... О, как я любовался нашей Волгой!
Прохладный ветер обвевал меня! Что-то душистое было в воздухе, что-то
очаровательное на этой громаде воды, на этом море зелени по луговой
стороне! Верно, природа, как помещица, к которой я спешил, праздновала
свои именины. В эту минуту я был более человек, более музыкант, чем
когда-нибудь. Мне хотелось петь, я чуял вдохновение... но этот порыв
внутреннего жара недолго подстрекал мои способности. Я доехал наконец
туда, где по общему правилу должен был встретить столько грубых ушей,
столько безответных душ, должен был превращать allegro в andante и adagio
в allegro, то оттягивать, то гнаться в погоню за пискливым голосом
какой-нибудь деревенской барышни. Мученическая должность учителя приучила
меня к равнодушному, к ангельскому терпению, и с поникшей головой я был
уже готов на жестокое испытание.
Передо мной промчалась к крыльцу коляска в шесть лошадей.
Мне также хотелось подъехать за нею, но на террасе перед домом стояли
гости, а у меня недостало душевной силы на такой отважный поступок. При
-подобных случаях какой-то досадный голос напоминал мне: "Коляска и ты -
разница". Я оробел, оставил свой экипаж у околицы и прокрался в дом, не
будучи замечен.
В передней ожидала меня беда: должно было докладывать обо мне, и мне
пришлось входить одному. Вы можете судить, что происходило в моем сердце,
но волею-неволею надобно было решиться. Долго я поправлял волосы, отряхал
пыль, наконец вошел, разумеется, немножко боком и держася к стенке. По
счастию, картина, поразившая меня, придала мне бодрости.
Много набралось туда деревенских соседей и соседок, но какойто
оригинальный беспорядок царствовал в этой толпе. Беспорядок был во всем, и
в платьях, и в положениях, и в лицах. Свободная, беспечная жизнь полей с