"Н.Ф.Павлов. Именины " - читать интересную книгу автора

Передо мной стоял недюжинный человек. Я осыпал его приветствиями
искренно, от полноты чувства, внушенного пением; он жал мою руку и
улыбался с приметным удовольствием. Но с первого раза мне показалось, что
он неразговорчив и язык его не имеет светской гибкости. Так как объяснения
дорожных людей заключаются сначала в ответах на вопросы: куда?., откуда?.,
то я узнал, что он едет из действующей армии и что ему нужно побывать в
Тамбове, в Саратове да в некоторых других городах.
Нам хотя недалеко, но предстоял один путь; мы условились отправиться
вместе, и он охотно согласился заехать по дороге ко мне в деревню, куда я
торопился к именинам жены... "О, как она обрадуется, - думал я, - такому
гостю, она - певица в душе!.."
Мы сели ужинать; бутылки две доброго вина принесены были из моей
коляски, а Степан Никитич подкрепил их своим шампанским. Воображение наше
разыгралось, язык стал вольнее. Чудный незнакомец осетил мою душу и
пленительным голосом, и мужественною наружностью, и военными похождениями,
которых краткую историю читал я на его белом кресте, на рассеченном лбу и
на подвязанной руке. Он заговорил о музыке и о войне, глаза его сверкали
вдохновением, а стакан опустошал бутылки. Я заметил, что мой ласковый,
дружеский прием сильно подействовал на него; он стал веселее, и тогда я
приписал это доброте сердца; теперь бы объяснил себе такую веселость
простее, удовлетворенным самолюбием. Тогда я был молод, счастлив!
Хвастливость не проглядывала в речах офицера, но смелые выражения
обнаруживали необузданность чувств. Он глядел каким-то бестрепетным
соседом смерти, и его пламенный взгляд мог бы потрясти недоступную
красавицу. В нем все было перемешано: и смерть и жизнь, и музыка и штыки.
Когда я по русскому обычаю вздумал спросить: не родня ли вам такой-то ваш
однофамилец? - то он с злобною улыбкой сказал мне: "Вы не знаете моей
родни, да и черт ли вам в ней?" Разумеется, что после этого ответа я
оставил его родню в покое. Но вино развязало и мой язык. Чародейная сила
шампанского вечно переносит нас к предметам нашей нежности. Я под шум
музыки и войны явился на поприще разговора с сердечным счастием, с
семейною жизнию, с милою женой; но едва успел произнести несколько слов об
очарованиях супружеской любви, как на лицо моего собеседника набежало
мрачное облако задумчивости. Он хлопнул стаканом о стол и начал беспокойно
ходить по комнате.
- Что с вами сделалось? - спросил я.
- Ах, не напоминайте мне о любви и о жене... я также любил, - отвечал
он, - да...
Тяжкий вздох вырвался из его широкой груди, и он замолчал.
Любопытство подстрекало меня. Я не стану распространяться о всех моих
уловках, чтоб заставить его говорить, и до сих пор не знаю, что было
причиною откровенности. Я ли внушил доверенность, вино ли высказало тайну,
или он потому не скрыл ее, что никого не боялся?
Он закричал: "Шампанского!" - схватил недопитый стакан, бросился на
диван и, крутя левою рукою красивый ус, начал рассказывать почти следующим
образом:
- Когда я родился, то ни одна словоохотная цыганка не смела бы
предсказать, что этот сюртук будет на моих плечах и этот крест на моей
груди. Няньки не ухаживали за моим младенчеством, не убаюкивали моей
колыбели, и мать моя не приходила в ужас, когда я бегал по грязи босыми