"Константин Георгиевич Паустовский. Повесть о лесах (Повесть) " - читать интересную книгу автора

сейчас начнется удивительное и веселое: рассохшийся дом запоет от первых
же звуков рояля. На любую клавишу отзовутся тончайшим резонансом сухие
стропила, двери и старушка люстра, потерявшая половину своих хрусталей,
похожих на дубовые листья.
Самая простая музыкальная тема разыгрывалась этим домом как симфония.
<Прекрасная оркестровка!> - думал Чайковский, восхищаясь певучестью
дерева.
С некоторых пор Чайковскому начало казаться, что дом уже с утра ждет,
когда композитор, напившись кофе, сядет за рояль. Дом скучал без звуков.
Иногда ночью, просыпаясь, Чайковский слышал, как, потрескивая,
пропоет то одна, то другая половица, как бы вспомнив его дневную музыку и
выхватив из нее любимую ноту. Еще это напоминало оркестр перед увертюрой,
когда оркестранты настраивают инструменты. То тут, то там - то на чердаке,
то в маленьком зале, то в застекленной прихожей - кто-то трогал струну.
Чайковский сквозь сон улавливал мелодию, но, проснувшись утром, забывал
ее. Он напрягал память и вздыхал: как жаль, что ночное треньканье
деревянного дома нельзя сейчас проиграть! Проиграть незамысловатую песню
пересохшего дерева, оконных стекол с обвалившейся замазкой, ветра,
постучавшего веткой по крыше.
Прислушиваясь к ночным звукам, он часто думал, что вот проходит
жизнь, а ничего еще толком не сделано. Все написанное - только небогатая
дань своему народу, друзьям, любимому поэту Александру Сергеевичу Пушкину.
Но еще ни разу ему не удалось передать тот легкий восторг, что возникает
от зрелища радуги, от ауканья крестьянских девушек в чаще, от самых
простых явлений окружающей жизни.
Чем проще было то, что он видел, тем труднее оно ложилось на музыку.
Как передать хотя бы вчерашний случай, когда он укрылся от проливного
дождя в избе у объездчика Тихона!
В избу вбежала Феня - дочь Тихона, девочка лет пятнадцати. С ее волос
стекали капли дождя. Две капли повисли на кончиках маленьких ушей. Когда
из-за тучи ударило солнце, капли в ушах у Фени заблестели, как алмазные
серьги.
Чайковский любовался девочкой. Но Феня стряхнула капли, все
кончилось, и он понял, что никакой музыкой не сможет передать прелесть
этих мимолетных капель.
А Фет распевал в своих стихах: <Лишь у тебя, поэт, крылатый слова
звук хватает на лету и закрепляет вдруг и темный бред души, и трав неясный
запах...>
Нет, очевидно, это ему не дано. Он никогда не ждал вдохновения. Он
работал, работал, как поденщик, как вол, и вдохновение рождалось в работе.
Пожалуй, больше всего ему помогали леса, лесной дом, где он гостил
этим летом, просеки, заросли, заброшенные дороги - в их колеях, налитых
дождем, отражался в сумерках серп месяца, - этот удивительный воздух и
всегда немного печальные русские закаты.
Он не променяет эти туманные зори ни на какие великолепные
позлащенные закаты Италии. Он без остатка отдал свое сердце России - ее
лесам и деревушкам, околицам, тропинкам и песням. Но с каждым днем его все
больше мучает невозможность выразить всю поэзию своей страны. Он должен
добиться этого. Нужно только не щадить себя.
К счастью, в жизни выдаются удивительные дни - вот такие, как