"Тим Паркс. Дорогая Массимина (Дорогая Массимина #1) " - читать интересную книгу автора

невесте Стэна: чертов американец и в самом деле богат! И родительница Стэна
действительно владеет целой сетью мотелей в Калифорнии. А чем занимается ее
сынок? Изображает нищего хиппаря, да еще в Италии, где и нужно-то всего
ничего, чтобы жить с комфортом, - так нет, обретается в какой-то крысиной
норе с пятью такими же придурками ("мы, иммигранты, должны держаться
вместе"), прекрасно сознавая, что в любую минуту может выбраться из этой
грязи и первым самолетом умотать в свой Лос-Анжелес.
Я хотя бы не лицемерю, подумал Моррис, хотя бы это я могу о себе
сказать. С вечеринки он ушел ни с кем не попрощавшись.

***

Дома он сделал бутерброд с пармезаном и выдвинул ящик буфета. Среди
груды кассет лежала стопка бумаг, он достал и разложил листы на столе.
ЛОВКИЙ ВОР ОКАЗАЛСЯ ПРОСТОФИЛЕЙ! - гласил заголовок на последней
странице "Арены"; с типично журналистской небрежностью в статейке
описывалось, как какой-то несчастный болван с риском для жизни вскарабкался
на шесть метров, цепляясь за ветви глицинии, разбил окно и... не взял
ничего, кроме дешевой бронзовой копии, цена которой едва ли превышает
стоимость металла.
Моррис проглядел остальные бумаги. Письмо от синьоры Тревизан, счета
из газовой компании, две нудные открытки от отца (Ты лишь оттягиваешь
черный день, сынок... Какого черта они продолжают назойливо напоминать друг
другу о своем существовании?), несколько официальных писем из Милана с
отказом в работе, пространная душещипательная писулька от Массимины, на
которую он так пока и не ответил, и, наконец, все эти проспекты от "Гуччи"
и ежедневник синьора Картуччо, где против имен Луиджины и Моники
красовались восклицательные знаки.
Жуя сыр, Моррис внимательно перечитал ежедневник. Впереди его ждала
скука очередного утомительно-пустого вечера. Еще в университете он заметил,
что все вокруг, да отчасти он сам, одержимы желанием влиться в общество
взаимного обожания, которое надежнее самых крепких уз связывает тебя с
остальным миром. Должно быть, то же самое происходит, когда принимаешь
чужую религию или обретаешь семью: ты уже не одинок в своих надеждах и
страхах, в своей ненависти и вере, у тебя вырабатывается общинный иммунитет
к укусам извне. Общие иллюзии - вот верное название всей этой лаже.
Но предоставленный самому себе в чужой стране, ты вынужден в одиночку
ковыряться в собственной душе, выискивая гордость и достоинство,
вглядываешься в зеркало, словно надеясь обнаружить ту хлипкую соломинку, за
которую можно ухватиться и выплыть из всего этого дерьма. Найти себя в себе
- такое под силу лишь виртуозам. Занятие для избранных. Подлинная мука,
когда вечер за вечером, выходные за выходными открываются перед тобой
бездонной, непреодолимой пропастью, а если впереди лето без конца и без
края... Порой так и подмывает искушение начать писать книги, или картины,
или еще какую ахинею, чем и занимается в Италии добрая половина его
соплеменников (даже глупенькая Памела Пиннингтон объявила, что чувствует
себя художницей). А можно затеять игру в вольнодумство и завоевывать трофеи
на этом поприще. Как, например, миляга бисексуал Стэн, в кругу своей
компашки напоминающий похотливого мормона.
Но Моррис не желал бросаться в крайности. Нет, будь он проклят, если