"Вера Федоровна Панова. Собрание сочинений в 5 т (т. 2)" - читать интересную книгу автора

не станция, вот я его на паровозе пошукаю...
Он ушел, и сейчас же явился, сатаны чернее, Ленька Куприянов. Громко
потянул носом и стал топать ногами, сбивая снег с валенок.
- Красный сигнал, - пояснил он. - Постоять придется... Перерыв,
значит, на вечерю. Даешь молока, хозяйка! - И обнял ее.
Не то застеснялся, не то оробел, оставшись с нею вдвоем, с глазу на
глаз, в сумерках, и, чтобы скрыть стеснение, говорил развязно и обнял
развязно. Но она решила твердо, что все будет так, как захочет она, и не
будет никакого безобразия.
- Зажги свечку, умойся, - сказала она. - Как будешь есть впотьмах и
такими руками? Учили тебя чему-нибудь?
Он как будто удивился, но сходил вымыл лицо и руки и зажег фонарь,
как она велела. Выложил из карманов кусок сала в тряпке, ломоть ржаного
хлеба, слипшийся комом, как сырая глина, складной нож и, севши к столику,
смотрел, как она хозяйничает. "Скажи пожалуйста!" - сказал он, когда она
достала свою буханку. В боковом, тусклом свете фонаря очень красивым было
его умытое лицо и красиво блестели глаза.
- Хорошо твой хлеб пахнет, - сказал он и вздохнул.
- Ешь, - сказала она с невольной робкой лаской.
- И ты. Вместе.
Она присела напротив и, потупясь, деликатно откусила кусочек. Первая
их вечеря! Сейчас, когда он опять стал белолицым и прекрасным, и в этой
близости - почти семья! - она почувствовала прежнее смятение, ее
прохватывал озноб, губы сохли и раскрывались, чтобы глотнуть воздуха...
Ленькины колени прикасались к ее коленям, она слабо отодвинулась, и снова
эти твердые мужские колени настигли ее... С ужасом взглянула она в его
блестящие глаза: смотрит, не ест! Опять сейчас обнимет... Неизвестные
мужчины прошли мимо их закутка, словно не заметив их, это было страшно. А
страшнее всего была ее собственная слабость и эти блестящие глаза под
прямыми бровями.
- Подожди! - жарко шептала она, когда он пересел к ней и обнял с
силой. - Подожди, да подожди...
Она не сразу поняла, что случилось. Сперва хлопнула дверь и раздался
громкий голос дядьки с желтыми бровями: "Я ж так и знал - на паровозе!" И
еще хлопнуло, мелко посыпалось где-то рядом стекло, дунуло холодом,
рванулся бледный язычок в фонаре...
А дальше все было сразу: сапоги, что торчали весь день поперек
прохода, ударили о пол, великан в серой фуфайке, ругаясь, пронесся мимо
Дорофеи и Леньки; Ленька вскочил, схватил что-то с верхней полки из-под
одежи - и не стало его; злобно застучал пулемет; длинный свисток,
раскатистые выстрелы, крики... Дорофея сжала в руке Ленькин нож, лежавший
на столике, и вышла в проход, на свет. Она не знала, куда идет и для чего
нож, - взяла и вышла... Поодаль, ближе к выходу, сидел на полу дядька с
желтыми бровями, голова у него была откинута, в руке он держал мятое
жестяное ведро. Окно в этом отделении было выбито, стужа текла в него,
бородатое лицо заглянуло в пролом, вдруг заорало, разинув рот, и
скрылось, - как во сне Дорофея признала это одноглазое лицо... Фельдшерица
в белом халате очутилась тут же, села рядом с дядькой и вынула ведро из
его руки... И все кончилось враз, как началось.
Стихли выстрелы. Бойцы возвращались в вагон, кто молча и угрюмо, кто