"Вера Федоровна Панова. Собрание сочинений в 5 т (т. 2)" - читать интересную книгу автора

клевера, голубые метелки колокольчиков. Желтая бабочка пролетела перед
лицом Дорофеи, часто взмахивая крылышками. Шмель висел над раскрытым
цветком, густо гудел, будто возвещал - вот, дескать, как мне хорошо. А
наверху было небо, большое, чистое, торжественное, синь и золото лились из
него празднично и изобильно. Косить было весело. Не дадут убрать -
заплачу, что ли. Холера их возьми, чтоб я из-за них плакала. Выросла
трава, косить время, я и кошу. Вот хочу - и кошу.
Косила, разгорелась, не замечала ничего. Подняла глаза - глядь, поезд
приближается: совсем уж близко подошел, а она не слышала... Тихо шел
поезд: какой-то молодой человек смотрел на Дорофею с паровозной лесенки.
Лицо красивое; от бровей вниз загорелое, а лоб белый. Непокрытые русые
волосы волной, молодецкие плечи...
(А он увидел - и потом любил это рассказывать: на пустынном лугу - ни
души кругом - стояла, вся в цветах до пояса, небольшая девушка, - такая,
что рисуй картину, и только. "А что, Дуся? Преувеличиваю разве? Очень была
хороша. Не красавица, понимаешь? А как объяснить..." Объяснить он не умел;
но с умилением вспоминал те жарко раскрытые глаза, радостное ожидание в
каждой черте. "И волосики эти из-под платочка - колечками, и колечко
играет на ветерке... Не веришь, а я сразу тогда подумал: такую иметь при
себе - не соскучишься... Я даже во сне потом тебя видел...")
Он смотрел на Дорофею, и она на него. Он поднял руку, махнул - и все:
проехал. Поворачивая голову, она глядела вслед прикованным взглядом, пока
его не скрыл поворот дороги. Тогда уж заметила, что мимо нее плывут тихим
ходом товарные вагоны, а в раскрытых их дверях - люди с винтовками. И на
многих - буденовки со звездой...
Она села в траву.
Показался и проехал. Куда поехал-то, белым в пасть. Может, и жив не
будет.
А и будет жив - больше не встретимся.
А вдруг да встретимся?
Я таких красивых не видела.
Волосы, наверно, мягкие, как шелк.
Лоб белый, а брови в одну полоску.
Потянуло прилечь, она прилегла. Лень вдруг, истома - ни косить, ни
идти домой.
Так душисто тут, славно, лежала бы и лежала... Почему так плохо
устроено на свете, что я тут, а он показался - и нет его?
Ведь тихо поезд шел. Эх ты, не сообразил, было б тебе соскочить!
Протянула руку, сорвала травинку, прикусила: горько...
Ты моя симпатия.
Попробуй, какая горькая травинка, а цветок сладкий.
Так она шептала и воображала, лежа в траве, от солнца перед глазами
плыли черные круги. И воображением разожгла в себе ужасную любовь.
Вернулась домой не скоро, уж солнце спускалось. Тронула ворота -
заперты. Окошки тоже - наглухо. Заперто, однако, изнутри: значит, Евфалия
дома. Дорофея постучалась: ни ответа ни привета. Застучала сильнее, потом,
разгневавшись, хватила так, что ворота задрожали. Вышла соседка из ближней
избы, сказала, посмеиваясь:
- Напрасно, Дорофея, ворота ломаешь. Не отворит она.
- Как это не отворит? - сказала Дорофея.