"Алексей Иванович Пантелеев. Январь 1944 " - читать интересную книгу автора

С той же улицей Маяковского связано и еще одно тягостное воспоминание.
Вот здесь, на этом перекрестке, на углу улицы Жуковского, всю зиму пролежал
труп старика. Шел человек, упал и уже не поднялся. И почти все, кто тащился
тогда тротуаром, почти машинально перешагивали через это замерзшее,
одеревеневшее, серое скрюченное тело. А я не перешагивал, я обходил
стороной. И где-то в глубине души, помню, шевелилось горделивое и даже
хвастливое: вот, значит, я еще живу, значит, еще не потерял облика
человеческого. До середины марта мне почти каждый день нужно было ходить
этой улицей. И вдруг в одно черное зимнее утро я с горечью в сердце
обнаружил, что уже несколько дней шагаю через труп. Значит, не стало уже сил
делать эти несколько шагов в обход. И душевно я ослаб: уже не пугало, не
ранило это неуважительное, кощунственное отношение к человеческому телу.


И вот - как разительно неузнаваема эта улица Маяковского сейчас!
Снег уже убран. Город чист, опрятен, благоустроен.
Работают на улицах и взрослые, и старики, и дети.
На углу улицы Некрасова, у здания школы (теперь там женская школа),
маленькие девочки, второклассницы, возят на санках снег. Крепкие, здоровые,
розовощекие и деловитые, как-то по-особенному, по-ленинградски, серьезные.
Долго смотрел, любовался, как работают эти маленькие гимназисточки.
Вечером ехал в полупустом вагоне трамвая через Кировский мост. Сидел на
детских местах - у выхода. Окна заиндевели. На секунду приоткрыл дверь. И
навсегда запомнилась эта сказочная картина, мимолетное петербургское
виденье...
Решетка моста, за ней освещенная (от Смольного) луной Нева, длинная
черная полынья, а дальше - заснеженная набережная, смутный силуэт Исаакия...
Морозная дымка над всем этим, как будто иней висит у тебя на ресницах.
Почему-то вспомнил в эту минуту девочек, работавших на улице Некрасова.
И вдруг как ознобом охватило меня сладостное чувство счастья.
"Быть Ленинграду!" - подумал я. И, может быть, даже не подумал, а вслух
это сказал.


15 января

Среди ночи проснулся от совершенно невообразимого гула. Так бывало
осенью сорок первого года, когда поблизости работали все окрестные зенитки.
Но на этот раз это были не зенитки. И не поблизости, а где-то очень далеко.
Казалось, что посылают снаряды сразу несколько тысяч орудий.
От этого грохота и грома просыпался среди ночи раз пять-шесть. Утром,
часов в восемь, в номере звенело все, что может звенеть и сотрясаться:
оконные стекла, зеркала, подвески на люстрах.
Такого на моей памяти в Ленинграде еще не бывало. И вообще я никогда не
слышал такого орудийного грома.
Почему-то вдруг решил, что это - наши, что началось наступление.
Радио в номере нет. Окно, выходящее на Исаакиевскую площадь, затянуто
льдом.