"Михаил Панин. Матюшенко обещал молчать (Заводские истории) " - читать интересную книгу автораможно? Разве этого ждет от меня серьезный, ответственный читатель? Ой, не
знаю, ой, не знаю... И все же решаюсь. А что, думаю, жизнь - многообразна, план планом, но не одним планом жив Матюшенко. Да и все есть в его историях: и трудовые подвиги, и соленая шутка, и любовь, а что самое главное: рассказы Матюшенко - чистая правда, это кто угодно подтвердит из его друзей-приятелей, а если он и придумывал иногда что-нибудь, для перца, то придумывал так, что даже участники событий божились: все так и было. И потом сами рассказывали этот случай в Матюшенкиной талантливой обработке. Склоняю голову - я так рассказывать не умею. Я попытаюсь лишь, как могу, пересказать эти истории читателю доброму и снисходительному и, что еще важнее, всегда помнящему, что человек, как бы велик он ни был, поднялся ли он в космос или опустился на неимоверную морскую глубину, открыл ли северный и южный полюса или произвел на свет, к удивлению всего мира, за один раз пятерых мальчиков и девочек (живет в Канаде одна такая могучая чета), как бы высоко он ни забрался - все равно человек этот большую часть времени, отведенного ему, ходит с нами по нашей милой грешной земле. ЕСЛИ УЗНАЕТ МАРИЯ Итак, выпивали однажды в курятнике у Сереги Пономарева. Стояла черная, как уголь, ночь где-то в середине ноября, но не сырая и промозглая, какими бывают ночи в этих местах перед зимой, а такая, тихая и теплая, что сразу не поймешь: осень на дворе или вот-вот зацветут вишни. Знаете, иногда покажется - весной пахнет... И так пахнет, так пахнет, что даже не очень всякие метаморфозы природы и которого, кажись, ничем уже не удивить, даже такому человеку вдруг померещится: в самом деле - весна. И захочется ему выкинуть какую-нибудь молодую штуку. Сидели кружком прямо на полу, черпали из ведра густую, ну прямо как смола или деготь, прохладную "лидию", а если кто-то задерживал стакан, тот, кому была очередь, становился на колени и делал хороший глоток прямо из ведра. Потом переводил дух и начинал осторожно хрустеть яблоком - боялись спугнуть сонно клохтавших над головой кур. "Славное вино! - кряхтели. - И черт знает, Серега, как ты его делаешь! Или какой секрет знаешь, а никому не говоришь? Ну, прямо первый раз в жизни пью такое вино, нектар божий. И какой же ты, Серега, прямо скажем, великолепный молодец..." Малость лицемерили, конечно, потому что какого только вина не пили на веку - места вокруг виноградные; но ведь и по-другому вроде нельзя: как же не похвалить хозяина за радушный прием, не пролить на его самолюбивую душу сладостный бальзам компенсацией на расход "такого вина", чтобы он и потом не забывал о них, своих друзьях, чтобы, дай бог, не в последний раз, а как же, не похвалить нельзя. "Умирать будем, - говорили, - вспомним, Серега, твое вино. И может такое случится, что и умирать тогда не захочется, а захочется выпить и дальше жить, и ты, Серега, на всякий случай всегда держи в резерве ведро-другое этого, можно сказать, не вина, а лекарства". Оно, правда, есть и такие, которые любое, даже заграничное лекарство обратят себе во вред. (Той же глюкозы если ведро выпить - как?) Так что же тогда, не пользоваться лекарствами? Да и зачем говорить о неумных людях, которые ни в чем не понимают меры и только вредят остальным, возбуждая |
|
|