"Федор Панферов. Бруски (Книга 2) " - читать интересную книгу автора

- Тебе ведь, дедок, чего - корочку? - бормотал Никита Гурьянов.
- Знамо, корочку. А без корочки и птица дохнет.
- Да-а, - засопел Никита Гурьянов. - Вон в Сосновом овраге сколько
воронья попадало.
Сказав про Сосновый овраг, он вспомнил вчерашнее свое вмешательство на
Балбашихе - и сжался, точно еж; сел на завалинку.
Со двора сельсовета выехали две подводы с племяшами и Чижиком. В
передней телеге сидел Чижик. Он пялился через наклеску и, всхлипывая, выл:
- Мужик-и! Простите, Христа ради. Кланяюсь во все стороны. Ох ты,
батюшки, рученьки перекручены, - повернулся и закричал к своему дому: -
Матреша! Молись, Матреша!
Со двора выбежала Матреша - старенькая, низенькая, согнутая, как и ее
посошок, и, не расслышав, что ей кричит Чижик, махнула рукой:
- Ну, приезжай скорее. Ниток, ниток в Алае на базаре не забудь
купить... Ниток... мотушку.
С мужиков спала утренняя радость. Усмехаясь на ответ бабушки, они молча
побрели по домам. У двора остались Никита Гурьянов и Катай. Катай пальцем
ноги отковырял в луже земляного червя.
- Всякая живность вздохнула... Вот оно что.
- Да, действительно, - согласился Никита и понесся через пойму на
Коровий остров. Добежав до острова, он переполз через плетень и, не найдя
Плакущева, пошел по влажной тропочке на берег.
На берегу под ветельником Илья Максимович, упираясь руками в песок,
макал свою огромную голову в воду. С головы стекали ручейки, и волосы, падая
на лоб, свивались мокрыми крысиными хвостиками.
- У-у, стерва, пра, стерва, - бормотал он зло. - Ну, я не буду... Я не
буду глядеть. Я зажмурюсь. - Он на ощупь налил из бутылки самогонки в
стакан, поднес ее к губам и опять зашипел: - Сволочь, пра, сволочь. Да тебя
пить-то бы за золотые только деньги, паскуда вонючая! - и тихо, ровно
уговаривая больного принять лекарство, продолжал: - А выпить надо. Надо
выпить - ничего ты тут не поделаешь. Сдыхай, а пей; вся ведь утроба
перевернулась. Ну, ты вот так, вот так - зажмурься, чтобы не видать и не
слыхать. - Он крепко зажмурил глаза, зажал левой рукой нос и одним духом
опрокинул стакан с самогонкой в рот, передернулся, глотнул ртом воздух так,
словно вынырнул со дна глубокого озера, и вновь начал макать огромную голову
в воду.
- Илья, чего это ты? Такая скандальная канитель на селе, а ты тут.
Плакущев тяжело повернулся, посмотрел на Никиту.
- Угорел. Вчера, нес толкнул, выпили малость на базаре. Вот теперь и
откачиваюсь. Вредная какая, стерва! Ну, рассказывай, что там? - и, вцепясь
руками в виски, приготовился слушать.
- Чего? Я, знашь-ка, - Никита чесанул рукой снизу вверх бороду. - Я,
знашь-ка... Вечор, знашь-ка...
- Ну, не тяни, Христа ради!
Никита рассказал Плакущеву о том, как он ввязался в драку на Балбашихе,
желая сначала поддержать племяшей, но, когда увидел, что Степан свалился у
красного камня, а с горы бегут артельщики, - боясь, что все они могут
обрушиться на него, он переметнулся и заставил вязать сторонников Чижика.
- Ну и перевязали племяшей-то, - закончил он и посмотрел на мокрую
макушку Плакущева.