"Федор Панферов. Бруски (Книга 2) " - читать интересную книгу автора

- Вот и ладно, - согласился тот.
Никита, зная, что Плакущев плутует, и желая припугнуть его, заговорил:
- Ладно, да не больно: подожгут.
Плакущев короткими пальцами потер виски.
- А мне Кирька, сукин сын, письмецо прислал. Его обстраивал, силы на
него клал, а он мне: "Передаю, слышь, тебе в полное ведение жененку свою
Зинаиду Ильиничну". Видал, как? Пожил, и прочь - отцу на руки. Загубил,
замазал девку - теперь прочь. Где на то законы, а?
- Что теперь делать? - перебил его, Никита.
- С Зинкой?
- Да нет! Чего с Зинкой?! Молодца ей такого подыщешь - Кирьке пить
даст. А вот я - втюрился. Ты то пойми: теперь на меня войной племяши пойдут,
и артельщики спуску не дадут.
Плакущев горько подумал:
"А до моей беды никому горя нет. Вишь ты - я справлюсь, а он, кобель
маленький, не справится. Он не справится, а у меня инда в костях ломота, - и
справлюсь. Ах вы, люди-человеки!" - и, чтобы скрыть от Никиты горечь, вновь
окунул голову в воду.
- Подожгут, бай, родня Чижика, - продолжал Никита. - Поднимутся и
сожгут. А ведь с меня огонь и на других кинется. Вот и тужу.
- А ввязываться надо было?! Стоял бы в сторонке.
- Да ведь...
- Что "ведь"? Вот теперь и крутись... а выкрутиться не легко.
Они долго молчали.
Дрожал испариной солнечный день.
На гору Балбашиху, шлепая теплой грязью, потянулись коровы. Сторонками,
тропочками шли бабы и мужики в поля глядеть хлеб. Сторонкой, извилистой
тропочкой пробежала через Крапивный дол Катя Пырякина. Платье развевалось на
ней, и вся она как-то распахнулась, раскраснелась от быстрого бега. И Никите
и Плакущеву показалось - бежит она из бани.
- Чего? - чуть спустя заговорил Плакущев. - Надо теперь так - жулика,
мол, головореза Шлёнку Огнев взял под защиту, а честных людей, народ
трудовой - в ре-станку. А я, мол, их из драки отвел, потому и велел вязать
родню Чижика. А так - Огнева бы первого в Сосновом овраге на осину повесить.
И всех повесить, - как-то неожиданно закончил он и на четвереньках пополз в
кустарник: - Уйди! Уйди ты-ы!
Обратно он вышел, обтирая зелень на однобокой спутанной бороде.
- Уф! Айда - пошел!
Поднялись в гору. Никита, чувствуя, что Плакущева испугом не
растревожишь, - изгибаясь, забегая вперед, начал с другого конца.
- Ты как теперь насчет "Брусков"-то, Илья Максимович? Время совсем
подходящее: Степка сколупнулся, пес его возьми-то. Хи-хи... И не убивай
его - сам сколупнулся. А на тех - дунь, и разлетятся... А то еще бают -
совхоз за Балбашихой хотят поуничтожить. Вот золотая ямина!
Плакущев шел молча, опустив голову, и только когда Никита легонько
толкнул его в плечо - поднял голову. По лицу пробежала тень, глаза сузились,
затем широко раскрылись - большие, белые, как у загнанной коровы:
- И для кого, скажи на милость, жилы тянуть? Для кого?... Эх... прощай!
Он пересек улицу, вышел во двор. В сенях навзрыд плакала Зинка.
- Над письмом, чай, над Кирькиным. Не уберегла сокола... ласку свою на