"Григорий Панченко. Налево от солнца, направо от луны" - читать интересную книгу автора

Женщины тоже есть в толпе. Многие привели с собой детей: праздник ведь...
И у каждого на плече или в руках был мешок, рогожа либо моток веревки. Это
как-то необычно, непонятно - но он уже видел здесь много необычного.
Вероятно, еще немало увидит. Не его дело анализировать непонятные события
и даже отмечать их. Да и возможности такие отсутствуют.
Заданию это не мешает? Не мешает.
(Задание его - отыскать того, кто как раз и фиксировал все необычные черты
здешней цивилизации. Вернее - тело его отыскать...)
Он пропустил момент команды - да и была ли команда? Но украшенные перьями
древки копий в руках воинов поднялись вертикально, открывая проход.
Со смехом и шутками проходила толпа вовнутрь, скучиваясь в узких вратах.
Кто-то выкрикнул что-то веселое, подзуживая - и люди, вновь дружно
засмеявшись, перешли на бег, помчались, будто соревнуясь друг с другом. И
он тоже бежал и тоже смеялся, застигнутый общим потоком - пока не увидел...
...Это было как в тяжелом сне.
Груда мертвых тел, голых, в крови, отчасти - расчлененных. Именно туда, к
ним ведет маячок. И к ним же бежит народ, ликующе вскрикивая.
Не только мешок был у каждого, но и нож на поясе. Нож из твердого, как
стекло, дающего острые грани черного камня, который даже на солнце
остается холоден. Недаром здесь его издавно считают застывшими слезами Иш
Таб, богини самоубийства.
(В его хронопласте камень этот носит название "обсидиан". Но - не
вспомнить этого сейчас.)
...Они делили убитых, как пищу - добродушно переругиваясь. Не было
жестокости в их действиях, была рачительная бережливость: каждый
внимательно следил, чтобы не выщербить лезвие о кость, потому что хрупок
обсидиан.
Ко многому готовили его по программе, и ко многому дополнительно он
готовил себя сам. К такому - нет. И остановился на несколько секунд, чтобы
отключить в себе чувства - напрочь, как свет выключают. За это время
последние из толпы обогнали его.
Далее он действовал, как автомат. Быстрым шагом, не смотря по сторонам,
прошел между телами, живыми и мертвыми (один эпизод все же достиг сознания
через мысленный блок; пятилетний крепыш, весь костюм которого состоит их
пера в волосах, обеими руками держа ребро с куском сочащегося мяса,
сосредоточенно вгрызается в него, как в ломоть арбуза - и щеки его у него
до ушей тоже будто арбузным соком измазаны). Сигнал пеленгатора нестерпимо
пищал внутри черепа; и вывел его к одному из трупов, почему-то
обезглавленному, с рассеченной грудью, выкрашенной в небесный цвет. Вот!
Конечно, вынести тело нет никакой возможности. Определить причины провала
(причина смерти-то ясна...) тоже сейчас невозможно.
- Мир тебе, Сальвадор Бойрель,- произнес он ритуальную формулу, вставив в
нее известное ему имя.- Прощай и прости...
У него тоже был на поясе обсидиановый нож, и, в очередной раз, ощутив себя
стервятником, он приставил его к покрытой синей краской груди, как раз
там, где эта грудь была разрублена. Теперь оставалось сделать круговое
движение - и волнистая кромка лезвия отделит фрагмент кости с датчиком,
настроенным на биение давно уже вынутого сердца. Но движение это не было
сделано потому что вдруг блеснул осколок кости в страшной ране - не совсем
там, где следовало ему быть. И взвыл ответно пеленгатор.