"Александр Сергеевич Панарин и другие. Философия истории" - читать интересную книгу автора

униформизма стал советский тоталитаризм. Но это - только начало. Пора
понять, что советская тоталитарная модель была разновидностью процесса
вестернизации незападных пространств Евразии. Этносы помещались в единое
экономическое, политико-правовое и информационно-образовательное
пространство, скроенное по униформистской модели европейского Просвещения,
Очень возможно, что крах советского тоталитаризма означает не торжество
Запада, а напротив, кризис европеизма - конец того способа унификации и
организации мира, который в свое время изобрела Европа. Она по конъюнктурным
политическим соображениям "не узнает" в советском модели собственного
детища. Но пора понять, что сплав, которым крепился многонациональный
Советский Союз - просвещенческий, изобретенный на Западе, и называется он
единой политической нацией.
Нынешний парад этносуверенитетов, поощряемый Западом в постсоветском
пространстве, на самом деле означает кризис такой модели, как единая,
этнически нейтральная политическая нация. Всюду в мире, в том числе и в США,
затухают "плавильные котлы", превращающие этносы в однородное массовое
общество. Мы еще не знаем, для какой исторической работы затребовано
пробужденное этнорелигиозное самосознание, чему послужит активизированная
культурная идентичность. Но уже ясно, что известные ранее модели унификации
мира - коммунистическая и либеральная - оказываются несостоятельными. Мир
сопротивляется попыткам унификации, и демократизация исторического процесса
сегодня выступает как лозунг культурно-цивилизационного плюрализма. Поэтому
и единство мира выглядит несравненно сложнее и проблематичнее, чем в
прошлом: оно не может быть больше того, что способен дать диалог равных или,
по крайней мере, упрямо претендующих на равный статус.
Сегодня многие поздравляют США как победителя в холодной войне и нового
"гегемона". Но не исключено, что завтра США станут главной мишенью
тираноборческих порывов народов. Ведущей ценностью грядущего века становится
культурный плюрализм и многообразие, а эта модель не проработана европейским
Просвещением, сориентированным на идеал гомогенного мира. И в этом смысле
наблюдаемые сегодня этноконфессиональные расколы являются контр-просвещением
и контр-европеизмом. По очень многим признакам мы вступаем в
постпросвещенческую эпоху. Это может стать провалом в новое варварство, в
архаику расколотых этнических пространств и племенной вражды. Но
постпросвещение может явиться и подготовкой к новому осевому времени
человечества, к рождению более емких и содержательных синтезов, чем те, на
которые оказалось способным европейское Просвещение.
Вопрос современной философии истории не в том, какое будущее нас
ожидает, ибо за нас не роет никакой "крот истории". Вопрос в том, на какое
будущее мы окажемся способными, на что именно нас хватит.
Последний вопрос подводит нас к проблеме исторического познания. XIX в.
в Европе отмечен поисками "гарантированной истории" - подчиненной
непреложным закономерностям и прозрачной для научного разума. Что именно
отразилось в этих притязаниях исторического сциентизма? Идет ли речь о
социальном заказе на гарантированно счастливый финал истории со стороны
обездоленных париев буржуазного общества? Сыграла ли здесь роль
самоуверенность еще юной европейской науки, полной решимости упорядочить мир
и положить его к ногам фаустовского человека - господина Вселенной? Пожалуй,
ярче всего именно в социалистическом движении столь тесно переплелись
фаустовская воля к власти - к тотальному преобразованию мира на рациональных