"Орхан Памук. Меня Зовут Красный" - читать интересную книгу автора

он наивно. - Как вы могли отважиться на такое безбожие?! Вы все будете
гореть в аду. Ваша боль и ваши страдания никогда не прекратятся. Вы и меня
втянули.
Услышав эти слова, я с ужасом осознал, что все, кому он будет говорить
об этом, поверят ему. Эниште-эфенди[18] заказывал рисунки для книги тайно и
платил хорошие деньги, поэтому о ней ходило много слухов. Кроме того.
Главный художник мастер Осман ненавидит Эниште-эфенди и, я думаю,
сознательно распространяет о нем сплетни.
- Слушай, - сказал я, стараясь казаться беспечным, - мы делаем
заставки, орнаменты на полях страниц, рисуем самые красивые картинки, мы
разукрашиваем шкафы, шкатулки. Это наша работа. Нам заказывают рисунок и
говорят: вот сюда вы поместите корабль, газель, посадите падишаха, нарисуете
птиц, здесь изобразите такую-то сцену.
А один раз Эниште-эфенди поручил мне нарисовать лошадь, какую я хочу.
Тогда, чтобы понять, какую лошадь мне хочется нарисовать, я, как великие
мастера прошлого, нарисовал сотни лошадей. Вынув набросок, сделанный на
грубой самаркандской бумаге, я показал Зарифу Он заинтересовался, приблизил
бумагу к глазам и стал рассматривать при бледном свете луны.
- Старые мастера Герата и Шираза,[19] - продолжал я, - говорили, что
художник должен пятьдесят лет подряд рисовать лошадей, лишь тогда он
нарисует настоящую лошадь, такую, какой ее видел Аллах, и добавляли, что
лучшие рисунки лошадей сделаны в темноте - ведь настоящие художники через
пятьдесят лет работы слепнут и привыкают рисовать лошадь по памяти. Нам
заказывают, и мы стараемся нарисовать самую совершенную лошадь, как рисовали
старые мастера, вот и все. После того как сделан заказ, нечестно считать нас
в чем-то виноватыми.
- Не знаю, правильно ли это, - сказал Зариф. - Ведь у нас есть своя
воля. Я не боюсь никого, кроме Аллаха. А он дал нам разум, чтобы мы отличали
плохое от хорошего.
- Аллах все видит, все знает, - сказал я по-арабски. - Он поймет: ты,
я, мы работали, не имея понятия о том, что получится в результате. Кому ты
донесешь на Эниште-эфенди? Ты не веришь, что эта книга делается по воле
всемогущего падишаха?
Мы остановились возле колодца. В какой-то миг я увидел в темноте его
глаза и понял, как ему страшно. Мне стало жаль его. Но стрела была уже
выпущена. Я молил Аллаха укрепить меня в мысли, что передо мной не просто
глупый трус, а подлец.
- Отсчитай двенадцать шагов отсюда и копай, - сказал я. - А что будет
потом?
- Скажу Эниште-эфенди, чтобы сжег рисунки. Что еще можно сделать? Ведь
если твои слова услышат поклонники Нусрета Ходжи, они не оставят нас в
живых, а рисунки уничтожат. У тебя же есть среди них знакомые? Если ты
возьмешь мои деньги, я поверю, что ты не донесешь им на нас.
- А деньги в чем?
- В старом сосуде для маринадов; семьдесят пять венецианских золотых, -
ответил я уверенно.
В голове пронеслось: золотых-то нет! А если я не дам денег, этот
негодяй всех нас погубит!
Я ухватил двумя руками камень, лежащий рядом с колодцем. Он еще
отсчитывал седьмой и восьмой шаги, когда я догнал его и изо всей силы ударил