"Орхан Памук. Меня Зовут Красный" - читать интересную книгу автора

замками.
И вот спустя двадцать пять лет я тихо, как огромную дверь дворца,
открыл толстую обложку легендарного "Шах-наме". Прислушиваясь к приятному
шелесту переворачиваемых мною страниц, я испытывал не столько восторг,
сколько грусть.
- Джезми-ага, - сказал я, - двадцать пять лет назад мы рисовали подарки
персидским послам, доставившим эту книгу шаха Тахмаспа, а потом делали книгу
"Селим-наме".
Он тут же принес и положил передо мной том "Селим-наме". Я открыл
прекрасный рисунок, показывающий сцену вручения послами подарков султану
Селиму; на соседней странице перечислены все врученные подарки, и мой глаз
сразу нашел то, что я когда-то уже видел, но не поверил и потому забыл:
Золотая игла для закапывания чалмы, с бирюзовой, инкрустированной
перламутром ручкой; ею воспользовался самый выдающийся мастер старого Герата
Бехзад, чтобы ослепить себя.
Я спросил карлика, где он нашел "Селим-наме". Он отвел меня в комнату,
где в железном сундуке я увидел некоторые из подарков шаха Тахмаспа:
шелковые исфаханские ковры, шахматы из слоновой кости, зонтик с китайскими
драконами - изделие времен Тимура - и коробку для перьев. Я открыл коробку и
увидел там слегка обгоревший, с запахом розы лист бумаги и золотую иглу с
ручкой из бирюзы и перламутра. Я взял иглу и тихо вернулся на место.
Оставшись один, я положил иглу, которой ослепил себя мастер Бехзад, на
открытую страницу "Шах-наме" и стал смотреть на нее. Мне всегда становилось
не по себе, когда я смотрел на вещи, которых касались искусные руки мастера.
Почему шах Тахмасп послал султану Селиму в подарок вместе с книгами эту
ужасную иглу? Шах ребенком брал уроки рисования у Бехзада, в юности
восторгался его миниатюрами, но, дожив до преклонных лет, удалил из дворца
поэтов и художников и посвятил себя Аллаху. Он легко расстался с
несравненной книгой, над которой десять лет работали лучшие мастера. Он
послал эту иглу с книгой, чтобы все знали, что конец художника -
добровольное ослепление, или, как рассказывали одно время, для того, чтобы
сказать, что тот, кто увидит один раз эту замечательную книгу, не захочет
больше видеть мир. Для шаха, который, как многие правители на старости лет,
раскаивался в своей греховной любви к рисунку, эта книга уже не представляла
ценности.
В соседней комнате я заметил зеркало в оправе из слоновой кости с
изящной вязью по ней. Я пошел и взял зеркало. Сел на место и стал
рассматривать в зеркале свои глаза: в них красиво отражалось трепещущее
пламя свечи.
- Как же мастер Бехзад сделал это? - спросил я себя.
Я не отрывал глаз от зеркала, а рука сама нашла иглу - так женская рука
берет сурьму, чтобы подвести глаза. Не колеблясь, словно я протыкал
приготовленное для росписи верблюжье яйцо, я спокойно с силой вонзил иглу в
зрачок правого глаза и вытащил.
В двустишии, выведенном вязью по краю зеркала, которое я держал в руке,
поэт желал нескончаемой красоты и радости тому, кто смотрится в него, и
вечности самому зеркалу.
Улыбаясь, проделал я процедуру со вторым глазом.
Долгое время сидел не двигаясь. Просто смотрел.
Цвета вокруг не потемнели, как я ожидал, а словно слегка смешались. Но