"Орхан Памук. Меня Зовут Красный" - читать интересную книгу автора

- Что? - вскричал отец. - За кого? Ты ведь замужем.
- Вчера во сне я видела, что мой муж умер, - сказала я. - Но я не
плакала, как положено женщине, увидевшей такой сон.
- Сон надо уметь читать, так же как рисунок.
- Можно я расскажу вам свой сон?
Наступило молчание, и мы улыбались друг другу, как люди, которые
лихорадочно обдумывают сказанное, ища достойный ответ.
- Я могу истолковать твой сон и поверить, что он умер, но твой свекор и
деверь, как и кадий, потребуют других доказательств.
- Прошло больше двух лет, как я с детьми вернулась сюда, но свекру и
деверю не удалось увести меня обратно. И разве не вы говорили, что мне надо
оформить развод, чтобы избавиться от приставаний деверя?
- Я не хочу, чтобы ты покидала меня. Твой муж может вернуться. А если и
не вернется, я хочу, чтобы ты с новым мужем жила в этом доме. Главное, чтобы
ты была здесь, со мной.
- Мое единственное желание - жить здесь и с вами.
- Я согласен принять зятя, который не увезет тебя в далекие края. Про
кого ты говоришь? Он бывает в нашем доме?
Я смотрела в пол и молчала.
Потом пошла в боковую комнату, окно которой, выходящее на колодец,
никогда не открывалось, в темноте на ощупь развернула свою постель[46] и
бросилась на нее. Когда меня обижали в детстве, я вот так зарывалась в
постель и рыдала, пока не засыпала.

Я - ЭНИШТЕ

Трудно быть отцом взрослой дочери. Слушая рыдания Шекюре, я
перелистывал книгу о преображениях и воскресении: через три дня после смерти
человека, читал я, душа, испросив разрешение Аллаха, отправилась навестить
тело, в котором раньше пребывала. Увидев на кладбище тело, окровавленное,
лежащее в грязной воде, душа огорчилась: "Бедное мое тело, мое любимое тело,
в котором я обитала". Я подумал о печальном конце Зарифа-эфенди. Может, и
его душа огорчилась, увидев тело, только не на кладбище, а в заброшенном
колодце.
Когда рыдания Шекюре затихли, я отложил книгу. Надел еще одну шерстяную
рубашку шаровары на кроличьем меху крепко обвязался поясом из козьего меха и
вышел из дома. У калитки увидел Шевкета.
- Дед, ты куда?
- На похороны. Иди домой.
Я не знаю, почему поминальную службу устроили в квартале Эдирнекапы, в
мечети Михримах. Добравшись до места, я обнялся с братьями покойного, они
казались несколько растерянными, были молчаливы и суровы. Поплакал с
художниками и каллиграфами. Совершая намаз, я посмотрел на носилки с телом
покойного, стоящие на каменной плите, и вдруг так разозлился на негодяя,
совершившего это злое дело, что даже сбился с заупокойной молитвы.
После намаза, когда подняли носилки на плечи, я стоял среди художников
и каллиграфов. Со слезами на глазах мы обнялись с Лейлеком, забыв, как по
ночам, когда мы работали над книгой, он убеждал меня в отсутствии вкуса у
Зарифа-эфенди: чтобы рисунок выглядел богаче, тот повсюду добавлял синей
краски - а я понимал, что Лейлек прав, и говорил: "Ну нет людей". Мне