"Марина Палей. Жора Жирняго" - читать интересную книгу автора

"На самом же деле большинство смоквенского простонародья было прежде
всего суеверно и потому декоративно набожно, ходило в церковь задабривать
Бога, а не молиться ему. Идеи христианской доброты и всепрощения были
совершенно чужды и несвойственны основным массам смоквенских смердов,
совершившим кровавую резню и пошедшим за большевиками. У смоквитян отношение
к Богу и Христу всегда было утилитарно и не более того. Для них за
православной символикой постоянно виделись Перун и Велес".
"...Или у Блока же: "Опять, как в годы золотые, / Две стертых треплются
шлеи". Главное русское слово - опять".
"Радость полная, когда участвуешь в жизни собственного класса. Всем
заправляет мой класс: и театром, и столицей, и модами, и думами, и
идеологически, и материально. Ведь в конце концов надо признаться: я -
мелкий буржуа, который мечтал всю жизнь стать крупным хозяином. Ужасно, но
это так. В крови, в клетках мозга".
"...Чаще всего это были огрызки колбасы, встречались также селедочные
головы с блестящими щитками щек, создававшими впечатление, что эти головы в
пожарных касках".
"...Наличествовали также салаты из картошки с соленым огурцом, из
крабов, полосатых, как тигры, из мяса с яйцом. Дешевле всего был пирожок -
довольно длинный, заскорузлый жареный пирожок с мясным фаршем. Не взять ли?
И я брал пирожок, который оказывался давно застывшим и фарш которого шуршал
во рту".
"...над рачьей шелухой, над промокшими папиросными коробками".
"...я ем животных, одеваюсь в их кожу и мех. И это ужасно. Ужасно, что
каждый мой вздох - это тоже гибель сотни животных, каждый толчок крови. Я ем
животных просто моей кровью - тем, что живу. И меня кто-то ест. Жизнь -
поедание".
"...все государства сторонятся и дают ей дорогу... А зачем сторониться
и давать дорогу? Что за ерунда? Гораздо лучше быть Копенгагеном, а не
Смоквой, которой дают дорогу".
"Я ел вчера грушу того типа, который называется дюшес. Сперва я ел,
инстинктивно готовый к восприятию того вкуса и запаха, который я забыл от
прошлого сезона, но который помимо меня должен был вспомниться, - и вдруг я
понял, что ем не плод, приспособленный для еды с наслаждением, а некую,
увеличившуюся в размерах, несъедобную не то завязь, не то почку, вкус
которой нравится некоторым породам птиц и насекомых".
"Если я считаю, что перед едой следует регулярно мыть руки - так что
же, значит я уже "западник"?!"
Последняя фраза ввергла Жору в полный сплин. Ему было бы легче, если бы
смоквенская хандра напрямую погрузила бы его в кромешный мрак. Но "хандра"
(назовем это состояние упрощенно так) шулерски, изощренно подменила
освещение. Кажется, с утра было солнце. Однако Жориным глазам - после
прочтения дневника - предстал такой день, который может случиться,
собственно говоря, в любое время года, - серый, похожий на ноябрьский -
наждачный, бесприютный, безысходный и словно мертворожденный.
И он понял, что во время чтения дневника хотел читать свой рассказ.
Именно рассказ он и хотел читать, а дневником себя просто обманывал. Черт! В
психиатрии такое называется... Да как бы это ни называлось! Его обуял голод
чтения - рыча и воя, набросился он на рукопись, и вот глаза его взялись
жадно пожирать абзац за абзацем: