"Роберто Хорхе Пайро. Веселые похождения внука Хуана Морейры " - читать интересную книгу автора

барельефы или монограмма JHS,[9] а по бокам, немного ниже, шли ряды окон с
толстыми грубыми решетками из кованого железа. Чуть ли не через каждые
десять вар виднелся фасад, торец или абсида какой-нибудь церкви или часовни,
либо тянулась длинная каменная ограда монастыря; кое-где из-за оград
свешивались на улицу ветви смоковниц, плети вьющегося винограда, сероватая
зелень пропыленных персиковых и грушевых деревьев. Заглядывая на ходу в
открытые окна, я мельком видел комнаты, похожие на гостиную дона Клаудио:
жалкую мебель, плиточные или кирпичные полы, необшитые потолочные балки,
побеленные стены, простые украшения - главным образом лики святых и гипсовые
статуэтки божьей матери, иногда семейный портрет, аляповато написанный
маслом. Все выглядело по-простецки, почти по-деревенски, отличалось дурным
вкусом, чудовищным безобразием, но, должен признаться, мнение это сложилось
у меня гораздо позже первого знакомства, а тогда, хотя и не вызвав во мне
чрезмерного восторга, город произвел на меня впечатление роскоши, величия и
блеска, каких я никогда не видывал в Лос-Сунчосе. Что делать! Опыт никому не
дается с рождением!
Однако больше всего мне понравилась центральная площадь, большая, вся в
зелени, окруженная аллеей коричных деревьев; пышные темно-зеленые кроны,
соединяясь, образовали низкую сводчатую кровлю, как бы тенистую галерею, по
которой стайками гуляли рука об руку юные девушки, навстречу им шагали
юноши, пожирая их глазами и отпуская на ходу комплименты, а на каменных или
выкрашенных в зеленый цвет деревянных скамьях сидели старики - добродушные
отцы и озабоченные матери, - поддерживая своим присутствием порядок и
приличия.
Едва лишь мой отец вошел вместе с друзьями в кафе "Пас", я сбежал и
спрятался, чтобы выкурить сигарету, в возвышавшейся посреди площади
деревянной ротонде, где военный оркестр обычно играл "отбой"; я даже позабыл
о голоде, радуясь, что после долгого плена оказался наконец на свободе. Сидя
в клубах дыма, я с восхищением разглядывал это огромное, как мне казалось,
скопление народа, а за деревьями - дома и серые башни церквей, а еще
дальше - вокруг лежавшего в котловине города - холмы, озаренные красными и
лиловыми отсветами уходящего солнца. И внезапно глубокая, непобедимая грусть
овладела мною: я почувствовал себя одиноким, покинутым среди множества
народа, среди неведомой мне жизни, словно эта круговая гряда холмов отрезала
меня от всего мира, и казалось, что так будет вечно, что нет и никогда не
возникнет никаких связей между мной и этим городом. Ни одно пророческое
предчувствие не предвещало мне будущего; все мои мысли были устремлены в
прошлое. Я опять ощутил еще более острый голод, но мне представлялось, будто
муки эти порождены страхом, тревожным ожиданием, какое, бывало, охватывало
меня в детстве, когда сказки горбатой швеи навевали мысли о присутствии
какого-нибудь злого духа или о приближении таинственной опасности. Я
почувствовал себя таким маленьким, таким слабым, таким беззащитным!.. И сама
острота этого чувства принудила меня избавиться от него, вскочить и
броситься бегом в кафе "Пас".
Когда я вошел, яркий свет керосиновых ламп, шум разговоров, щелкание
шаров на большом бильярдном столе, общество отца и его друзей сразу вернули
мне спокойствие. Теперь, вспоминая цвет неба и все обстоятельства этого
памятного вечера, я думаю, что меня тогда потрясла, кроме усталости и
перемены жизни, беспредельная печаль наступавших сумерек.