"Ричард Пайпс. Три ПОЧЕМУ русской революции " - читать интересную книгу автора

г. страдала от неразрешимого противоречия. Уже не столь малочисленная, чтобы
ею можно было пренебречь, часть населения получила среднее и высшее
образование, приобретя и западные взгляды на жизнь, а государство обращалось
с этими людьми так, словно они по-прежнему оставались на уровне
безграмотного крестьянства и были неспособны участвовать в решении вопросов
государственной важности. Предприниматели и банкиры принимали большую часть
решений, которыми обусловливались экономическое развитие страны и вопросы
занятости, и все же не имели голоса в политической жизни, ибо политика
оставалась монопольной прерогативой чиновничества. Здесь уместно напомнить,
что в императорской России (равно как и в Советской России) для того, чтобы
претендовать на участие в управлении страной, надо было обладать официальным
рангом ("чином") или быть членом номенклатуры. Подобная практика не давала
возможности рядовым гражданам участвовать в управлении страной, что
общепринято в демократиях западного типа, отдавая всю сферу политики в руки
профессиональных чиновников. А эти чиновники присягали на верность лично
царю, а вовсе не народу или стране в целом, и считали себя слугами царя, а
не общества.
В результате сложилась ситуация, которая, как совершенно справедливо
предсказывал Маркс, неизбежно складывается каждый раз, когда политическая
форма - в данном случае жестко централизованная и инертная - перестает
соответствовать общественно-экономическому содержанию - все более
динамическому и многообразному. Такая ситуация самым естественным образом
становится взрывоопасной. В 1982 г., когда я работал в Совете по
национальной безопасности, меня попросили подготовить несколько тезисов
важной речи, которую президент Рейган должен был произнести в Лондоне. Мой
вклад в эту речь заключался в ссылке на слова Маркса, согласно которым
существенный разрыв между политической формой и общественно-экономическим
содержанием приводит к возникновению революционной ситуации. Однако подобный
разрыв возник в то время в Советском Союзе, а вовсе не на капиталистическом
Западе. Президент Рейган включил этот пассаж в свое выступление, реакцией на
что стал взрыв ярости из Москвы: разумеется, этот язык там слишком хорошо
знали и умели правильно интерпретировать, чтобы понять, что речь шла об
объявлении политической войны всему коммунистическому лагерю. И гнев
оказался только сильнее из-за того, что в Москве понимали: данное заявление
было верным; советский стиль правления не соответствовал ни экономическому
развитию страны, ни образовательному уровню ее населения.
Во многом аналогичная картина сложилась и в предреволюционной России. В
октябре 1905 г., вслед за поражением в войне с Японией и прокатившимися по
всей стране беспорядками, которыми это поражение сопровождалось, царское
правительство почувствовало себя вынужденным дать стране конституцию и
парламент. Разумеется, это было шагом в правильном направлении, позволившим
сократить пропасть, уже образовавшуюся между политической формой правления и
общественно-экономическим и культурным содержанием. Но, по ряду причин,
реформы, дарованные в 1905-м и 1906 г., вскоре оказались выхолощенными.
Царская власть, опираясь на реакционные группы поддержки, отказалась от
своих уступок, потому что они были навязаны ей под дулом пистолета, тогда
как либеральная и радикальная интеллигенция, восприняв эти уступки лишь как
прелюдию к наступлению подлинной демократии, отказывалась оставаться в
определенных ими границах. Таким образом, каждая из сторон, на свой
собственный лад, саботировала конституционные перемены 1905- 1906 гг., в