"Светлана Пахомова. Ангелам господства " - читать интересную книгу автора

под локоток издалека, и, на подходе к стоячей на ступеньках мезансцене,
буквально развернул спиной.
Заговорил, блестя зеленым глазом, он никогда не брал от разговора с
человеком, всегда только давал.
- Петлюру в рыцари к тебе не посвятили, теперь нам стоит убояться
страшенной мести - он ведь не стар, он супер стар. Звезду такую знаешь?
Он за меня всегда боялся, я злилась за навязчивость его.
- Я знаю звездочку, способную вывертывать свои кишочки наизнанку -
звезду морскую.
- А твою Янну обещают причислить к ожидаемым сенсациям сезона. Афиши
будут.
- Сомневаюсь.
- А знаешь, птица плюс змея - это обычно феникс.
- Возможно, но иногда - дракон!
Данида явно спешил меня поставить на просмотр, чтоб все заметили - жива
и невредима.
- Пофилософствуем: если змея мудра, не ядовита, в соединении с крылатым
опереньем, возникнет фактор возрожденья. Сгорай и возрождайся, феникс!
- Надеюсь, что мы живы и время вновь объявит нам амнистию. Идем!
Чем был наш выпуск - меланж яичный в мелкосерийном производстве с
цепной реакцией одноголосия Вселенной, неспешный разговорный стих - источник
постоянного теченья единой доли в зародышах. Чем стал наш век - явление
деленья величин, где возникает отношение - частное - трансцендентальное
число, текстура выплеска без целого коэффициента. Деленье было скоростным
течением реакций. Вся молодость прошла, как промелькнула, поскольку в колбе
не текла вода, там оказалось вещество другое. Я вдруг осознаю, что нечто
вышло за пределы известных истин и выпало необъясненным, априорным, и
обретает формы, и организует опыт "благ будущего" на смену благам настоящим.
Успех вульгарный прибыли с моржи, в остроконфликтной, предельно допустимой
концентрации рассудка. Жизнь с процента. Нерекомендуемым понятием стал дух
внимания к личному удобству, едва начавший вновь витать в успехах общего
труда и частных средствах производства. Комфортность - слово как вердикт,
произносимое теперь интимным тоном, с кичливой похвальбой и без стеснения.
Но в полосатом преддверье "Перестройки" все забарахтались в словах и
потеряли суть покоя: матрац-матрас - двойное озвучанье и написанье тоже, но
где та сущностная грань, в которую скрывается горошек? Закупорилось время в
колбе, и не течет струя. Железный занавес меняет пленка нефтяная. Жить
приспособимся в пробирке. Постигнем камерность.
Иду переодеться на показ.
В пустынном зале опущен занавес, струится пыль в пучке софита, подходит
Корин, перед собой неся кулек.
- Послушай, Йанна, на кольцевой метро у Красной Пресни находится театр,
в котором я играю.
- Я слышала, Короля Лира, и мне сказали, что ты там натурально плачешь?
Генка припрятал в узкой складке губ самодовольную улыбку и перевел мой
взгляд к орехам в шоколаде, просыпав на ладонь остатки содержимого кулька.
- Заплакать просто - такая ж техника, как твой на придыханьях смех.
- Мой смех - дыхательная техника, которая не всяким удается!
- Чтобы проплакать целый акт Шекспира, нужно часть психики отменно
расшатать.