"Светлана Пахомова. Ангелам господства " - читать интересную книгу автора

- Она с чудиной, твоя любимая Марина, мне говорили, когда я занималась
на подготовительной нулевке, что те, кто с ней учился, ее студенткой звали
Маринка-под-лестницей.
Я спешилась с копыт на койку:
- Что ж так жестоко, почему?
Рыба, пуская пенки, засопела:
- Она на Феде повернулась, а он в Карпенко-Карого умчался, женился на
богатой и фестивалит по стране. А Маринка юродствует по йогам и до сих пор
не защитилась, нет материала на эксперименты - никто не отдает затянутые
узелками связки на разрыв!
Вот это Рыба! А как молчала, любила созерцать... Неладно что-то в
Датском королевстве. Заговорили рыбы - прямые отпрыски сестры-козявки в
районной городской больнице.
- Сегодня просмотра "Сталкера" не будет, сегодня все читают
"Комсомолку".
- Да неужели нас завоевали? Или кооперация отменена?
- Где ты витаешь? Ты ж ничего не знаешь! Москву всю лихорадит!
В Филях, в Малаховке у дядьки". "У дядьки...Тут на Тверской такие
тетки! На перекрестке Сретенки в кафешке "Лира" побрали валютных девочек,
идет процесс, в свидетели таскают иностранцев, привлечены спецслужбы, а
публикации в печати - официальное признанье возможности валютных махинаций у
нас в стране! Финита ля комедиа идеологий!
Зверь Рыба. Рассуждает. Цитирует. А я-то думаю, картошку что ж не жарит
Никулина на перегорклом масле поближе к ночи? Сгоняет вес? Ан нет, читает
прессу, комсомолка.
- Ну ты отсталая! Ребята транзисторами ловят голоса и слушают, что нам
вещает Запад!
- Ух ты, а я считала - обжуливают в карты простых па
рней с физматов МГУ.
- А главное, одна мамаша осужденных девиц, когда процесс по требованью
иностранцев вели открыто, заявила: "Природа женщине отводит десять лет на
обустройство жизни, в нашей стране за эти десять лет любая превращается в
старуху!" Вот есть какие матери, а наши: учись, трудись, пока не постареешь!
А иностранные послы и вовсе все перевернули: признать наличие валютной
проституции в Союзе социалистической морали!
- Но, Рыба, такое слово непечатно!
- Опубликовано - хана цензуре!
Наутро резко потеплело, в распахнутые окна зала по липовым аллеям
привычно разносилось "тридцатьдва". Натуралист-эксцентрик сцендвиженья
удерживал такой придумкой ритм всех трюков в наших постановках. По заугольям
и укромным уголкам шептались группки, теребя газету.
У невысокой лестницы фасада, ступенькой ниже соступив и корпус повернув
на край, с подобием освобождения прохода, на самом деле - для обзора, Виктор
Иваныч, рыжий персик, беседовал с Николь. Прочий курятник, чтоб не остаться
позабытым, расположился окаемом на хвосте, изображая цветничок. И клумбу. И
роббатку. По всем кругам вниманья - ближним, средним и даже дальним.
Дрезина-Антонина, просунув голову в открытое окошко, ограничений не снесла и
вышла предстоять ступенькой выше - ведь это ж надо слышать: Николь включили
в кинопробы. Ну как такое пропустить? Стояли-мозговали, как скрыть от
Каплера. Тут появился Данила Кофтун, бесшумный, как полет совы. Перехватил