"Светлана Пахомова. Ангелам господства " - читать интересную книгу автора

иссякал окололестничный ядодозатор. Чреватая потребностью воздействовать на
деланье талантов, Антонина производила универсальным способом прививки -
словами источала желчь. Аспиды сгинули, а яд от их укусов разрушает. Женщина
с прошлям. Оправданность призванья Антонины была заметна только тем, кто
видел эволюцию культуры не по годам, а по десятилетьям. Запросом
быстроменяющихся вех в искусстве была принципиальная потребность в
иммунитете к звездным вирусам. И вот она, Дрезина, хранительница незыблемых,
исчерпывающих истин, не изменяемых от курса к курсу и независимых от
поколений, хранила чистоту профессии, сражая ядом наповал случайно выживших
на сцене. Но сильно я подозреваю что вышеназванное здесь вторженье образа в
натуру не миновало даже личность Антонины: когда на сыгранную Клеопатру упал
финальный занавес - она оборотилась аспидом навечно.
- Я принимаю ванны с хлоринолом! Привычка Клеопатры.
- С хлори- чем?
- Хлоридные купели египтян - бассейны Клеопатры.
Я ощутила присутствие тихо помешанного нарушения рассудка. Метаясь
между научным опытом познанья химических императивов и страстью собеседницы
к забавам, мое воображенье явило кадр из польской копии прославленного
фильма Голливуда, где цветность "Кодака" в преобладании над нашей "Шосткой"
и цензурой давала сцену омовенья Клеопатры перед приходом Цезаря. На
бледно-розовой плите шлифованного мрамора - нагая, с бронзовым загаром,
египтянка, и руки шоколадной эфиопки ей делают усиленный массаж. Лишь через
много лет мне удалось разведать, что ванны с хлоринолом - это поваренная
соль, килограммовой пачкой растворенная в хлорированной струйке из-под
крана. Цена усвоенной привычки - три копейки, пожизненная ценность идеал.
Вот как заставить содрогаться континенты.
Из приоткрытой двери балетного танцкласса привычно-мерно раздавалось
"тридцатьдва" - Ляксашка вел уроки фехтованья. Я - глуповатое яйцо змеиной
или птичьей кладки; меня тут треснули, проткнули, обмазали липучим ядом,
чтобы ловчее проглотить, заквасили в рассол противоречий и инкубируют под
колпаком от испарений старых истин. Я по весне набухну и проклюнусь взрывом,
но где та осень, когда меня сочтут?
В прострации от гнева, в поту от поединка, на волю вестибюля из зала
выпал Петельчук. С рапирой, расцарапанным запястьем и неизменным спутником и
мушкетером Дениской Кругляком. Его папан слыл лучшим тренером советской
олимпийской сборной по фехтованью. Заполучать себе Дениску на поединок,
считалось шиком.
- На одного побитого вчера - сегодня двое битых, - спортивный
комментатор Антонина, склонившись, шепотом договорила - Тебя гримировать к
спектаклю приедет сам Горохов.
Не рассчитала Антонина акустику в старинном вестибюле - произношенье,
голос и прононс ей ставили наследники системы, потомственные станиславцы, а
у Дениски папа в спорте, да мать - актриса и абсолютный музыкальный слух.
- Гример академического! Царь-Горох! - Денис спеленут был в кулисы, ему
на язычок с малинкой о театральной жизни, под страхом исключенья, Великий
Каплир давненько наколол запрет. Он, правда, пару лет тому назад зарок
нарушил - Прометей с рапирой - и вызвал гнев богов. Мольбами матери его
призвали, а после исполнения почетной воинской обязанности и отдачи
советской Конституции долгов восстановили в нашем курсе. Он был немножко не
родной, зато задорный. Имел просторную квартиру, невиданную в те поры машину