"Светлана Пахомова. Ангелам господства " - читать интересную книгу автора

А в "Ералаше" - блага цивилизации и струи эволюции. Какие это дети,
откуда они берутся, как они ставят вопросы и формулируют ответы, откуда они
знают больше учебника? То были времена, когда народ верил правительству
сквозь телевизор, и нам, детишкам, передавалась эта вера. Я ничего не знала
про сценарий, заучиванье реплик, придуманных взрослыми для детей-артистов, -
с последующим их произнесеньем, словно вот-вот родились в младенческой
головке эти мысли и облеклись в слова, и даже здесь, теперь, в автобусе
гармошкой, Генкин арахис в серенькой глазури - кондитерский изыск вчерашних
школьников столицы - был так понятен, как выученный лозунг про кино "для нас
важнейшим из искусств". А что такое виртуальная реальность, в которую мы
вместе скоро окунемся, нам было даже невдомек. Мы пробежали под дождем под
козырек у метровхода и, соступив на эскалаторы, расстались. Каким был
план-сюрприз посева, осталось позабыто в разговоре. Теперь забытое можно
извлечь вдогонку звонком мобильной связи, а тогда быстрее эскалатора был
только метропоезд. Коммуникация конца восьмидесятых была неспешной,
предполагала вечность всех устоев, включая формы хозрасчета и
самоокупаемости, - что было страшной новизной.
В Суворовском на КПП жила огромная собака. Таких лохматых великанш мне
приходилось встречать у административных входов сановных учреждений вплоть
до скончанья девяностых. Неведомой породы зверь, но очень добрый, если с
умом найти подходы. А по нераспознанной причине все эти телочки с волчьим
загривком именовались Джулька. Вступив в переговоры с Джулькой, процесс
урегулирования вопросов на миротворческой границе с охранной службой мне
довелось значительно ускорить. Искоренив противоречия в стремленьи к цели с
охранником-собакой, переходили к ультимативным объяснениям с людьми в
погонах. На этот раз мне быстро удалось узнать, что братик в наряде за
глубоко секретную провинность взвода перекрывает марафонский норматив по
чистке к ужину картошки. Ждать предстояло долго. Стоял не месяц май,
Джульетта костьми сквозь толстошубость почувствовала, как я мерзну, и
попросилась внутрь. Дежурный с тумбочки привстал и, зорко осмотревшись,
нажал на кнопку - дверь открылась. Собака втиснула меня бочком в дверной
проем и задом подтолкнула. Теперь, встав у окна, я наблюдала "Волги" и
"Запорожцы" с "Москвичами", запорошонной вереницей скопившиеся на побочном
тротуаре. В них плакали мамаши невинно отданных юнцов на воинскую службу с
детства. Отсюда, сквозь окошко КПП, почетной гордостью военная стезя не
называлась. Изнанка жизни всегда видна со стороны нейтрального форпоста.
Собаку мучил ультразвук задавленного плача.
Афган был где-то далеко за синими горами, так далеко, что шепоток молвы
народной не походил на ропот. Но тот надсадный материнский вой по желторотым
правнукам героев благополучного, союзного и атомодержавного правленья на
самой плотной материковой тверди на планете, с запасом золота и жерлом
кимберлитовой трубы в алмазах, с морями с севера до юга и прочной танковой
броней, вой неуемным стоном кликал в предчувствии какую-то неведомую жажду
искупленья. Протиснувшись из дверцы "Запорожца", на волю вырвалась
толстенная шинель в папахе и, опрокинувшись с бураном в КПП, миролюбиво
прорычала:
- Женщины всегда плачут - в любви плачут, без любви - плачут!
- Да, тащгенерал, бабы, они - воют! Я уйду на войну, а они - выть!
Дежурный пошутил поспешно, но явно не успешно - тащгенерал успел меня
заметить. Джулька немедленно легла на мои войлочные ножки и привалила