"Светлана Пахомова. Ангелам господства " - читать интересную книгу автора

представлять себя
Езда на городском "Икарусе" гармошкой, где под ноги - одни ухабы, не
походила на полеты журавлиной колесницы в небесной голубой дали.
Демисезонная шрапнель поземки сочилась в ветровые стекла сквозняками. "
- Цветок-конфетку, хочешь?
- Ириски, что ли? Моя любила барбарис.
- Так то же куст! А у меня-морская галька!
Достал из необъятного кармана кулек газетный, запускаю щепоть, а там -
почти что дефицит!
- Ответь мне Генка, почему подобные тебе мужчины, похожие на маяковский
генотип, лиричны как певцы октябрьских революций?
- Любимой морковку за хвостик несу?
- Нет, "достаю из широких штанин!".
Корин присущее мне острословье, всегда заквашенное на издевке, с
холоднокровием произнесенное, и заковыченное на цитатах, порой оценивал
тишайшим шоком с испугом в голубом глазу. Мне Мэтр Каплини не раз зарок
давал твердо усвоить, что мужчинам нужно грозить лишь пальчиком, никак не
кулачком, но я маловменяема была на младших курсах. Мне было трудно
определить детально-однозначно на чем основана симпатия красавца Корина ко
мне. За Генку девушки вели бои, и рикошетило по всем окрестным курсам. Мой
интерес к актеру с сановным амплуа Великих Герцогов, Царей и прочих графских
персоналий был чисто реваншистским. Генка пророс из "Ералаша". Тележурнал
для школьников, который листала вся страна.
Мне вспоминался зной каникул, когда родители детей в стране со
стопроцентной занятостью населенья бросали своих чад без попеченья, повесив
ключики на шейки, пускали их носиться без присмотра во дворе, или слоняться
безвылазно в квартире, пиная воздух и разыскивая пятый угол; вся эта маята
беспечного безделья, перемежалась задиристою сварой, а к полудню вдруг
прерывалась затишьем босоногих толп у близпопавшихся экранов. Ватагой после
окрика "Уже идет!!!" врывались в дверь любого доброго соседства и, смяв
половики, дышали ртами. По окончании - всей стадной жаждой поглощали баллоны
самоквасов из хлебных корок, опустошали компотные кастрюльки, встречались
экстремалы, что заправлялись холодной из-под кухонного крана, бывали богатеи
с газировкой и прочие поклонники кефирного грибка, и, уморив хозяев
телевизора песчаной стежкой от зала до прихожки, валили подражать увиденному
прочь.
Генка Корин был из породы тех супер-воспитанных и экстра-умных детишек
белесо-голубых мастей советских пионеров из "Массфильма". Московский
школьник для наших берендеев от пропаганды "Ералашей" был словно
инопланетянин. Разве могли сравниться наши парты - массив сосны под
многослойным гнетом ежегодной краски - с их столиками? А наши стены в школах
и перила лестниц? У каждой классной параллели был знаменитый хулиган,
способный проковырять и процарапать свои порочные мыслишки сквозь все
приличные покрытия поверхностей в глубины древесно-стружечной плиты,
кирпичной кладки и цемента. Эту страсть к дикости завхозам педагоги, пардон,
учителя велели понимать как самовыражение в наскальной живописи
необразованных неандертальцев. Это гораздо позже опубликуют, что современная
страсть к порче общественного обусловилась репрессивной генетикой прошлого,
анализ которой был под запретом и проявлял себя в подобных формах
гражданского смятения.