"Геннадий Падаманс. Хиросима" - читать интересную книгу автора

что подоконник давно пустовал, когда я уходил. Так ли, нет ли, но второй
экземпляр оставить в вагоне для подстраховки не удалось. Вагон был более
полным, чем в прошлое воскресенье. Я три раза менял скамью, но все три раза
ко мне подсаживались совершенно посторонние типы. Так я и вышел с письмом в
руке. Для успокоения совести чуток подождал, пока народ разошелся со
станции, положил второй экземпляр на скамейку и совершил круг почета мимо
здания станции, прилегающего магазина, уже закрытого, и пустующего
базарчика. Разумеется, на письмо никто не позарился, потому я спокойно его
подобрал и отправился восвояси. То есть домой.
Дорожка вилась между хмурых коробок, день совсем истончился, иссяк;
сверху что-то там капало, то ли дождь, то ли снег - больше вроде бы
нечему, - капало, капало, а я шел полупьяный, полутрезвый, полу - какой?...
Я грозил кулаком потухшему небу, пытался втемяшить. Оно мочилось в ответ,
энурезилось, не внимало моим аргументам, а я повторял: "Мы одной веревочкой
связаны. Если я бездарь - и Ты".
Тусклые звезды взирали на сумасшедшего... нет, не взирали, куда им,
зачем? Тучи, набрякшие грузные тучи, другие, не те, на которых грядет... Кто
грядет и когда... Кто?... Когда?...

Сотворить это небо робким дыханьем.
Умастить эту землю - прикосновеньем.
Очертить путь светила камнем багряным.
И поймать на излете Зверя цветенье.

В эту ночь мне приснился типовой сон. Я брел по большому пустынному
городу, таращился на глазницы безжизненных зданий, а высоко-высоко в синем
небе парил самолет. А потом скинул бомбу. Атомную.
Бомба свистела, неслась к земле; я побежал. Бежал, бежал и понимал, что
все равно не спастись. А бомба свистела.....

Следующую неделю мне пришлось вкалывать как проклятому. Бетонировать
яму. Не навозную, но близко к тому. Возвращался домой затемно, вымотанный до
предела, и даже не подозревал о существо-вании почтового ящика. Как и
многого другого.
Дни до выходных тянулись изнурительно долго. Дни, которые я вычеркивал
из своей жизни. Сжигал на медленном огне. И лишь вече-ром, когда трудовая
вахта кончалась, и я стоял один посреди леса и ждал автобус - тогда только
что-то во мне трепыхалось, и я вспоминал о жене, о поэтах, но больше
разглядывал сосны, которые были повсюду, плотным кольцом окружали меня, и
только сквозь серую прорезь дороги откуда-то сверху сыпался снег,
мелкий-мелкий, будто мука, падал на землю и исчезал. Как исчезал день за
днем моей жизни.
Автобус имел привычку задерживаться. Я часто в такие минуты думал о
соснах. Растут себе на песке, неприхотливые, ничего не боятся и знаются с
вечностью. Березы, осины, рябины и прочие слишком практичны, стоят по
полгода скелетами - а где резвиться неугомонным синичкам, и куда отвести
взгляд человеку?
Всегда считал сосну своим деревом. В детстве больше всего хотел
научиться лазить именно по соснам. Пусть они пачкаются смолой, пусть ствол
начинает ветвиться чересчур высоко - зато это дерево, действителъно дерево,